И ведет тебя дорога
прямо в вечность. Навсегда.
Зимние посиделки в Негеве
— Расскажи мне про снег, — просит старый Ахмед,
— видел я в интернете: у вас чудеса
и под снегом пол года стоят города.
А ему, между прочим, за семьдесят лет.
Девять внуков. Вполне обеспеченный дед.
10 раз видел снег. Каждый раз — полчаса.
Но в снежки поиграть не пришлось никогда
Он сидит в куфиé и верблюжьей абé
невысок, худощав, и, как мячик, упруг.
И с улыбкой внимает моей похвальбе.
Я всерьез благодарен нескладной судьбе
что с Ахмедом в пустыне свела нас давно.
Бедуин и философ, и, может быть, друг.
Только, жаль, мусульманин не пьющий вино.
(куфия — головной платок, аба- плащ бедуина)
Мы в низинке меж двух крутобоких холмов
из камней неширокий очаг возвели,
и горит в нем с угля́ми верблюжье дерьмо.
(но от шишек сосновых и запах соснов).
Мы золу не спеша отгребаем с боков.
Негев, может, беднейшее место Земли,
а живут бедуины здесь сотню веков.
Я плету небылицы про Е 22,
про сугробы как дом и метельную ночь,
про колонны машин, что плетутся едва,
потому что за снегом не видно почти,
а Ахмед, зерна кофе прожарив сперва,
начинает их в ступке латунной толочь.
Добавляя по чуть кардамон из горсти.
(Е-22 международная трасса)
Холодало (плюс 10 у нас, — холода).
Где-то тявкал койот, где-то пес подвывал.
В старом чайнике медном кипела вода.
и над паром, казалось, плясала звезда…
Под Тюменью буран. Не асфальт — холодец.
Мы как будто попали под снежный обвал.
Ни назад ни вперед. Словом, полный звездец.
А когда был засыпан по крышу FIAT
и с фальшфейером я танцевал на снегу,
месяц к нам заглянул, бледноват и щербат.
Был последний пакетик навоза сожжен,
кофе в турке был трижды в песок погружен
и такой по пустыне пошел аромат,
что без слез я о нем рассказать не смогу.
Кофе грел. Я поверил и сам, что не вру.
И заметил Ахмед, запахнувши абу:
— Интернет, телевизор — одно баловство.
Человеку жара ли, мороз — не к добру.
Мы как пыль на ветру, как туман поутру.
Но Всевышний для нас выбирает судьбу.
Да пребудет незыблема воля Его!
Песнь бедуина
О многих из этих бойцов, часть из которых передвигалась по Негеву на верблюдах, до сих пор ходят легенды. Ну, а шейх Ауда был одним из самых лучших. Его умение поражать цель на скаку, сидя на верблюде, поражало очевидцев.
Хроники Негева
Первый крик мой звучал на заре,
когда небо становится синим.
Я рожден в бедуинском шатре
посредине Великой пустыни.
Ночью небо как россыпь углей,
Солнце — дар Всемогущего бога.
Бедуин не привязан к земле.
Дом его: лишь шатер да дорога.
Славу предков в стихах воспою.
Дар певца мне дарован Аллахом:
Род мой славен, неистов в бою,
и мужчины не ведают страха.
Меч Небес, Аудẚ Моамẚр,
побратим самого Сал-ад-Диина,
для кяфиров беда и кошмар
от Какýра до Ур-Шалаима.
(Какур — крепость крестоносцев)
Достославны Халѝб и Сардẚр,
Джад, Закẚрия, сын Исмаѝла,
Зейд, Рашид и Али Моамẚр.
Мы их помним и чтим их могилы.
Семь имен. Каждый, — славный боец.
Моамаров все помнят доныне.
Мы верблюдов стада и овец
выпасали в Великой пустыне.
Я — восьмой. Вас уверить дерзну:
в шестьдесят воин не из последних.
Взял себе молодую жену.
Роду нужен мужчина — наследник.
Лѐйла, страстных восторгов хурджин!
О царица моих дромедáров!
Подари мне девятую жизнь!
Да продолжится род Моамáров!
Негев. Январь
Я иду по Палестине.
Скалы, склоны и пустыня.
Сверху небо синим-сине, -
чайных стран старинный зонт.
Зимний ветер лапой львиной
треплет с нежностью седины
Древний Негев, чуть картинно,
опрокинул горизонт.
Щедры влагой были тучки.
Чуть зеленые колючки
тянут ветки, словно ручки
в пьяном танце к небу вверх.
Где водой прорыта балка
преет пряная фиалка.
И прожитых лет не жалко
после дождичка в четверг.