Рина мертва. Я больше никогда не увижу ее. Жизнь моей девочки оборвалась. Мы не всегда ладили с ней, но она была замечательной дочерью и хорошей матерью. Она любила своего ребенка и старалась дать Сумико самое лучшее.
Каитаро Накамура забрал у нас Рину. Его руки сдавили ей шею и лишили жизни. Моя дочь не была несчастной, на которую темной ночью напал в переулке бандит или сумасшедший. Нет, Рина находилась дома, в собственной квартире. В то время она приходила в себя после развода и решила поставить дочь на первое место. Рина хотела уйти от Каитаро и попытаться начать все заново — и прежде всего оградить Сумико от влияния человека, которому больше не могла доверять. И поэтому он забрал ее у нас.
Воспоминания о Рине хранятся в глубине моего сердца, они преследуют меня по ночам и ни на миг не отступают в течение дня. Я сильно изменился после ее смерти, я сломлен и раздавлен. Никогда больше я не услышу голоса Рины, зовущего меня из другой комнаты, никогда не почувствую прикосновения ее губ к моей щеке. Никогда не увижу, как вечером она укладывает Сумико спать или учит рисовать — точь-в-точь как моя жена когда-то учила саму Рину. Я больше не могу гулять по пляжу возле нашего дома в Симоде, потому что каждую минуту жду, что послышится шорох ее шагов и Рина побежит ко мне по песку. Моя дочь никогда не станет старше. Не увидит, как ее дочь окончит школу, не отпразднует день ее совершеннолетия. Рины не будет на свадьбе Сумико, и меня, скорее всего, тоже.
Моя жена умерла от рака, когда Рине было пятнадцать. Она остро переживала потерю и знала, что такое расти без матери. Рина никогда не хотела бы такой участи для Сумико. Она мечтала быть рядом с дочерью и пережить вместе с ней самые важные моменты ее жизни. Она хотела, чтобы Сумико чувствовала, как сильно ее любят. И еще много вещей, которые я даже выразить не могу.
Надеюсь, Рина тоже знала, как сильно ее любят Мы так долго жили с ней вдвоем — только я и она.
Я изо всех сил старался воспитывать и направлять ее. И пытался быть ей и отцом, и матерью. И вот теперь история повторяется: я снова должен стать и тем и другим для Сумико. Если сумею.
И, конечно, невозможно отрицать того факта, что я тоже виноват. Виноват в том, что устроил брак Рины. Никогда не прощу себе, что позволил Сато и Накамуре войти в нашу жизнь. Я должен был защитить ее. Должен был спасти мою дочь.
Невероятно, но бывают моменты, когда я ощущаю себя счастливым. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь, слушая забавную болтовню Сумико, и получаю удовольствие от простых вещей: забота о внучке, хорошая трапеза. И этого я тоже не могу простить себе. Простить, что я жив, а Рина мертва и что она умерла из-за меня. Хочу надеяться, что ее дух присутствует в нашем доме и что Рина прощает меня. Я постараюсь вырастить ее дочь и дать ей все, что в моих силах.
Я знаю, Рина ни за что не простила бы человека, который отнял у нее жизнь, мужчину, который не любил ее настолько, чтобы отпустить. Этот мужчина перед вами — он заманил Рину в ловушку, постоянно лгал ей и в конце концов хладнокровно убил. Он знал, что делает. Он разрушал наши жизни. Я заклинаю и умоляю вас ради чести моей дочери и ради моей веры в правосудие — а я верю в силу нашего правосудия — вынести Каитаро Накамуре единственно возможный приговор: смертную казнь.
Я в полном одиночестве сидела за столом в кабинете дедушки, так же, как некогда сидел здесь он. Разница заключалась лишь в том, что чернила, которыми были написаны эти строки, давно высохли, а в руках я держала фотокопию заявления, которую мой педантичный дед подшил к делу о смерти дочери. Я плакала. Я снова потеряла маму, а отчаяние дедушки превратилось в мое собственное, словно оно таилось тут все эти годы, ожидая, когда я повстречаюсь с ним. Но у меня ничего не осталось. Только тающие образы тех, кого я любила. Я старалась удержать их в памяти, но не могла. Они изменились. Все изменилось.
Я думала о дедушке, который сейчас наслаждается отдыхом на горячих источниках, в покое и уюте, зная, что обеспечил мое будущее. Все, что дед планировал, осуществилось, отныне меня ждали ясный путь и безмятежная жизнь. Я думала о человеке, который рассказывал мне о правосудии и справедливости, держал на коленях, читал книги, учил хорошим и добрым вещам. Но теперь передо мной предстал иной Ёси Сарашима. Горе моего дедушки было таким же бездонным, как и мое собственное. И все же я не могла понять чувства вины, которое горе породило в нем.