И ещё... Тогда, только Мирозданию известно, как давно это было, когда тот, другой забрал последнюю жизнь в этом городе на глазах у Яркхаара, он покрыл это место временным куполом и теперь чумазый ребёнок, первый, кто взгянул на него, кто увидел его, будто спал на груди лежащей на земле матери. Время было не властно над ними и вокруг них, под куполом, сквозь камень, которым была вымощена площадь, кое где пробивалась зелёная трава... Даже зимой... Малыш лежал, раскинув руки и казалось, что он просто слушает, как бъётся сердце уснувшей от усталости матери. Вокруг этого места всегда было тихо и даже ветер и метель лютой зимой притихали, вылетая на площадь, будто не хотели мешать слышать сыну такой важный и единственный для него во всём мире звук, дающий ему покой.
Жнец не часто приходил сюда,ему было горько быть здесь. Эти двое были для него символом неизбежности, того что если уж Мироздание решило, что срок вышел, то значит он и вышел и ничего с этим сделать уже нельзя. И всё же... Всё же он испытывал трепет, глядя в лицо ребёнка, на котором затаилась еле заметная, почти неуловимая улыбка. Ведь тогда что то пошло не так, ведь не должны были его увидеть, посмотреть ему в глаза и уж тем более заговорить! И не бывало такого, что бы Жнец восстал против своей сущности и был готов встать против себе подобного и против самого Мироздания. Ведь за тем и созданы были Жнецы, что б собирать человеческие души, когда придёт их срок. Не было! Или...
Незванные гости, охотники за сокровищами, от коих, по их убеждению, ломились подвалы города, всё реже посещали его, видимо у них хватало развлечений и без него. А может наконец то поняли, что от стен этого города ещё никто не возвращался и сокровища сокровищами, но жизнь всё таки важнее. В какое то время Яркхаар даже заскучал. В том, что все они оставались здесь, он видел свой промысел. К нему приходили те, для кого чья то жизнь ни чего не стоила, тогда как за блестящий камушек, каждый готов был вымазать руки в крови. Казалось, что каждый раз, когда Колодец душ пополняется на ещё один мерцающий серп, мир вздыхает с облегчением. За всё то время, пока Яркхаар находился здесь, колодец стал полным, наверное в нём никогда и воды то столько не было, сколько он душ там оставил. Иногда Колодец стонал, бывало выл и тогда даже Кхам улетал из города, а последнее время затих и тишина эта тоже не нравилась Яркхаару, словно то, о чём рассказывал старый ворон и затишье в Колодце связанны между собой, а потому он часто в последнее время приходил, усаживался, опираясь спиной на выложенное из белого камня верхнее кольцо и слушал тишину.
Перемены, грядут большие перемены, шептала она.
10
- Осатанели! Натурально осатанели! Только люди способны на такое! Ведь не умрёшь же из иза куска хлеба, за чем же так... - причетала Яша, размазывая по лицу слёзы.
Она спряталась за баней и прижавшись спиной к бревенчатой стене, практически стекла обессиленной лужей на землю. Её колотило, руки тряслись, зубы стучали, глаза застилала пелена, сердце билось часто, гулко и было больно, невыносимо больно...
К ним опять принесли ребёнка. Мальчишка, лет двенадцати, избитый, поломанный, он совершил одно из страшнейших преступлений, караемых особенно сурово. Украл кошель, у человека, который возможно и не заметил бы пропажи, если б не повернулся отряхнуться от прикосновения грязного выродка, каких много развелось в городе за последнее время. Рому отчаянно нужны были деньги, красть не решался, страшно было, да и отец бы не одобрил. Если б его не казнили полгода назад, на главной площади за то, что он собирал народ против нового городничего. Народ боялся выступать в открытую, шептался по углам да кухням и вот нашёлся же кто то, решил должно быть, что так для него безопаснее... Предал. Казнили тогда десять человек, отца, как главаря четвертовали, в назидание другим. Всех, кому исполнилось пятнадцать вёсен отправили в каменоломни. Дети остались одни. Мальчишка , собрал сирот в отцовском доме, построенном для большой семьи. Кое как разместились, даже все на кроватях. В домах тогда провели обыск, забрали всё более или менее ценное, а брать было что, потому, как в семьях этих принято было трудиться, копеечку к копеечке складывали. У кого пекарня была, у кого швейная мастерская, у кого поля, да скотина, а отец вот, при городничем старом служил, следил за порядком в городе, так что поживились на славу. Ночью дети пошли по домам, собирать, что уцелело или не приглянулось соглядатаям Парса.