Жнец не мёрз. Когда наступала зима, а в этих краях нет-нет да ударит лютый мороз, чувствовал кожей некоторую прохладу и только. Зима, как явление природы завораживало его и, пожалуй, нравилась больше, чем шумевшее на все голоса лето. Неторопливое падение снега и мягкие, подобные облакам сугробы, сверкающие в свете двух лун, грозный вой верта и колючая метель, всё перекликалось с его сутью так, будто сам он выбирал погоду. А совершенная красота снежинок восхищала. Он подолгу мог держать над лодонью кристалик замёрзшей воды и рассматривать идеальные лучи и пересечения. В этих линиях ему слышалась музыка. Когда же наступала весна, Яркхаар впадал в тоску. Сидел в своей кузне, подперев голову и взирал на щербатую стену в крайней задумчивости над многогранностью мира и странным поворотом в его собственном существовании. Приходило лето и природа праздновала жизнь звонко поздравляя всё живое, а Яркхаар искал тишины, покоя, тени и прохлады. Осенью он приободрялся и трепетал в ожидании снега.
Чувство голода посещало его, но настойчивости не проявляло, а потому не мешало. Бывало, что Кхам притаскивал в клюве чью нибудь тушу и тогда Яркхаар разводил огонь, Разделывал гостинец одним из своих серпов, сотворённых за время пребывания в кузне и жарил мясо на вертеле. В такие дни они с Кхамом пировали. Ворон любил жаренное мясо. Он отрывал добрый кусок от своей половины, подкидывал его, резко запрокинув голову, ловил и съедал издавая при этом довольное покрёхтывание и постанывание. Жнецу нравилось слушать и лёгкая грусть закрадывалась в его сердце, хотелось, что бы мясо для него было так же вкусно, как и его пернатому товарищу.
Когда от туши оставались только кости, ворон подходил к хозяину города и с важным видом гордо задрав клюв усаживался рядышком, близко-близко, почти касаясь того перьями. Нахохливался вжимая голову в вороньи плечи и что -то довольно и неразборчиво бормотал. Жнец иногда качал головой, будто тому нужно было его согласие или участие в беседе. Глаза большой птицы закрывались и чем больше становился крен в сторону Яркхаара, тем тише слышалось ворчание и наконец, уткнувшись мудрой головой в подставленное плечо, ворон засыпал. Он был стар. Очень стар. И скорее всего, если бы не Жнец, с притихшим вокруг него временем, умер уже давно. Но Яркхаару нравилась птица и он радовался её присутствию и привык уже, наверное по этому в такие моменты он потихоньку, что бы не потревожить и не навредить делился с Кхамом силой.
Выйдя на улицу и поприветствовав кивком ворона, Яркхаар направился к вратам. Опять они тут, опять обтирают валун, положенный им туда собственноручно. Кхам тяжело хлопнув крыльями последовал за ним, поднимаясь всё выше и выше, разворачивая круги над обителью Жнеца, он словно накрывал её своей тенью, защищая от возрождающегося весеннего солнца.
Ласково проводя рукой по оперению стрел, что колосьями стояли вдоль дороги, ведущей к вратам, Яркхаар поднял взгляд в небо и встретив крылатую тень кивнул, погружаясь в свои мысли. Хорошо, что он здесь. Жнец уже порядком утомился от гостей, да и Колодец Душ стонал и пульсировал последнее время чаще. Хотелось одиночества и покоя и только Кхам порой удерживал его в такие визиты от лютой ненависти и злобы, что вышибали из него покой при виде того, как незванные гости прикасаются к его валуну.
По первости он забирал души всех без разбора. Всех, кто приходил к вратам. И причиной тому был Айнар. Юный и отважный до безрассудства.
Когда швырнули его в ноги Бана, что вонючей кучей лежал у костра, замотанный в грязное тряпьё, мальчишка сразу понял, что надо делать. Ни тени сомнения не промелькнуло в его сердце, ни на мгновение не усомнился он в том, что этот человек жить не должен. Он знал, что будет с ним после и понимал, что смерть его лёгкой не будет, но как-то вдруг успокоился, приняв решение, вздохнул, сел поудобнее и взялся за дело. Снимая по одной зловонные тряпки он бросал их в костёр, не обращая внимания на столпившихся вокруг разбойников. Дойдя до одежды, прилипшей к ранам, он вытянул руку в сторону и скомандовал: