- Нож.
- Эээ, ты чё удумал!? - с угрозой промычали рядом.
Айнар поднял голову и жёстко взглянув в глаза говорившему, повторил тихо:
- Нож.
- Ты чё, щенок - замахнулся на него мужик, но тут же был отброшен ударом ноги подальше от костра.
Рядом с мальчишкой присел на корточки детина со шрамом на лице и одним глазом. Аккуратно положив на землю лук и колчан со стрелами, детина буравя взглядом Айнара протянул ему нож. Небольшой, а в огромной лапище кажущийся совсем маленьким, и без сомнения острый. Айнар потянулся к ножу, но как только пальцы каснулись рукояти, лапища вдруг выстрелила ему на встречу, опалив кожу на шее холодной сталью.
- Я буду здесь - тихо сказали ему. - Я буду следить за каждым твоим движением. И хоть у меня один глаз, я увижу всё. Если мне что то не понравится, я убью тебя. Всёк?
Айнар сглотнул и кивнул. Всёк.
Нож упал в протянутую ладонь. Не вставая детина передвинулся в сторону и разведя руки головой указал на Бана. Действуй, мол. И мальчишка действовал. Отрезая намертво присохшую одежду и отдирая её по живому, с мясом, он мстительно наслаждался стонами и агонией Бана. Раны были глубокие, старые и гнойные. Оно и понятно, в такой то грязи. Даже запах разлагающейся плоти не был ему противен и Айнар испытывал злое удовлетворение от мучений этого головореза. Вовсю уже началось заражение и по хорошему ногу, в которой гниение достигло кости, надо было ампутировать, но он ничего об этом не скажет. Пусть умирает, а Айнар ускорит. Нельзя такому жить. Нельзя дышать одним воздухам с теми, кого лишил близких людей, оставил калекой, над кем издевался.
Понятно, что на место Бана придёт другой, вот тот же детина, но только с Баном у Айнара свои счёты. Мать, отец, сестра с маленьким братом. И его деревня, которую уходя сожгли разбойники, оставляя выживших на пороге зимы без еды, крова и с разорванными в клочья сердцами.
Даже его неопытного взгляда хватило, что бы понять, что этому нелюдю жить осталось небольше пяти дней. Возможно знахарь, что учил Айнара и смог бы выходить, но Айнару нужно было сделать так, что бы за эти дни его не заподозрили и не ломанулись опять в город к старику с угрозами. Они могут поставить старика перед выбором: жизнь кого-то из горожан взамен на жизнь своего главаря и понятно, что выберет тот, кто так или иначе лечил почти каждого жителя этого города и кто многих из них принял при рождении. Где -то здесь должна расти трава, снимающая боль. Бан будет реже стонать, больше спать, и меньше бредить в горячке. Что будет потом Айнар не хотел думать. Плевать. Его жизнь за жизнь этого зверя - не велика цена.
Его гнали по лесу, как стая волков гонит истощённого, выбившегося из сил зайца. Он уже даже не бежал, непонятно как перемещаясь на ослабевших ногах. Хватался за ветки, что бы не упасть. Лёгкие разрывало от недостатка воздуха, в глазах стоял туман, а сердце грохотало в голове, заглушая хрип, рвавшийся из горла. Сквозь пелену он видел просветы, лучами разрезавшие сумрак леса и бежал на свет, стукаясь о стволы вековых деревьев плечами, руками. Боли уже не чувствовал, не чувствовал вообще ничего, кроме потребности двигаться к этому свету. Близость цели придала ему сил, казалось там его ждёт спасение. Движения будто выровнялись на какой то момент и он даже ускорился, а ворвавшись в ослепивший после полумрака, луч, вдруг споткнулся и вылетел из леса кувырком.
Кажется вывихнул плечо и нога сгибалась с противным хрустом, но он видел перед собой огромную, местами разрушенную стену, открытые ворота, а в них фигуру в тёмном балахоне и знал, что дойди он до неё, доползи и он будет спасён. Поднялся во весь рост и пошёл, протягивая руки и заливаясь слезами. Ещё немного. Он прошёл уже половину пути. Больно. Дышать больно, в ноге прикаждом шаге. В плече пульсом разливалась боль. Идти... Надо дойти... Меньше половины...
Не дошёл. Стрелы прошили его насквозь. Лёгкое, нога, шея. Усталость омыла его и он мягко повалился на землю цепляясь за фигуру взглядом. Серая ткань ласково прошлась по руке утешая лёгкостью прикосновения. Большие босые ступни остановились в шаге от лица. Прохладная ладонь пробежалась от виска к затылку, убирая слипшиеся волосы даруя покой и пронзительно синее небо. Жизнь за жизнь. Тишина приняла его в свои обьятия, укутывая нежностью и становясь ему любящей матерью на все времена.
Коснувшись тогда мальчишки, Жнец будто прожил с ним его маленькую жизнь и когда на пустырь перед городской стеной выбежали разбойники, он поднялся и в руке его сверкнул серп. Он забрал душу каждого, но не касанием своим, а серпом. Их было восемь и восемь серпов тускло мерцали сейчас у его ног. Эти души никогда не найдут покой, не воссоединятся с тканью этого мира наполняя её своей памятью и очищаясь, никогда не отправятся по млечному пути, мытарясь по изогнутому, подобно новорожденной луне, лезвию.