Вокруг меня продолжалось сражение, пока я лежал в беспамятстве на взмокшей от крови земле. Клит и Гефаст защищали мое тело, пока врач пытался остановить кровь, фонтаном бьющую из моей головы. Как только он перевязал мне голову, и я пришел в сознание и смог встать, я снова вскочил на своего Буцефала и бросился в битву с новым пылом.
Когда Мемнон увидел, что проигрывает, он отозвал свои войска и послал ко мне эмиссара с просьбой о перемирии. Но я жаждал крови и победы и не желал щадить своих врагов. За несколько часов мы разбили неприятельскую армию. Мой гнев был главным образом направлен против греческих наемников, которые присоединились к армии Дария и предали наше дело. Тысячи их были уничтожены, а около двух тысяч, которые выжили, я отправил в качестве рабов на рудники в Македонию. Мои потери составляли меньше полутора сотен воинов. Я всегда заботился о своих людях, но помня некоторые давно забытые правила, я велел захоронить погибших персов со всеми воинскими почестями. Согласно древним легендам, таким образом я обеспечивал им мирный переход в мир иной. Мои действия были восприняты исключительно как благородные и моими людьми, и персами.
Новость о первой победе, подобно пожару, распространилась по присоединенным к Персии греческим городам. Один за другим они приветствовали меня как освободителя.
Весной следующего года я добрался до Гордия, где мои солдаты смогли отдохнуть, а я — собрать новые армии. Одной из известных легенд этой земли была легенда о Гордиевом узле, которым царь Фригии Гордий когда-то скрепил ярмо с дышлом старой колесницы. Он был таким огромным и сложным, что никто не мог его развязать. Легенда гласила, что тот, кто сможет справиться с ним, однажды станет императором всей Азии. Сотни людей пытались, но безуспешно.
Естественно, что как только я услышал эту легенду, я вознамерился развязать этот узел. Именно такого рода легенда могла разжечь воображение населения и облегчить мою завоевательную кампанию.
Когда я приблизился к узлу, то сразу понял бесполезность любых усилий. Узел состоял из сотен петель, каждая из которых дважды обматывала его по окружности, в результате чего по толщине он мог сравниться с туловищем Буцефала. Веревка в узле была толщиной с мою лодыжку. В течение нескольких минут я молча обдумывал это феноменальное явление. Я знал, что его невозможно развязать руками, потому что, помимо своих размеров, он с годами затвердел, сделавшись еще более тугим и неподатливым.
Когда разнесся слух о том, что я пытаюсь справиться с узлом, на площади собрались как мои солдаты, так и жители Гордия, чтобы понаблюдать за зрелищем. Я слышал, как в толпе то здесь, то там раздавались смешки. Они пришли сюда посмотреть, как великий Александр, победитель столь многих армий, потерпит поражение в схватке с простым узлом. В конце концов устав от поисков конца узла, я закричал: «Какая разница, как он будет развязан?» С этими словами я выхватил свой меч и разрубил узел пополам одним ударом. В этот момент тишину разорвал взрыв хохота, и победный клич вырвался из уст моих солдат. С этого времени все были убеждены в том, что я — божественный посланник.
Но не восторг моих солдат и не слава того, кто «развязал» Гордиев узел, были целью моего похода в Персию. Я пришел туда для того, чтобы завоевать персидский трон, и для этого я должен был встретиться с Дарием лицом к лицу.
Наша первая встреча состоялась осенью в битве при Иссе. Когда она началась, силы были равными, но ярость моих атак и решимость победить обратили в бегство персидского царя и его генералов. Вскоре ряды его войск были разбиты, кавалерия уничтожена, а подавляющее большинство воинов убито или захвачено в плен. Снова я заставил Буцефала перепрыгнуть через тела повергнутых врагов и устремиться к колеснице, где я предполагал найти Дария. Но персидский царь, заметив, что я приближаюсь к нему, и увидев свою смерть в моих глазах, выскочил из царской колесницы, пересел в другую, меньших размеров, и моментально унесся прочь. Я преследовал его несколько миль, но он исчез во тьме ночи.
Бегство Дария привело к полной деморализации остатков его войск, которые сразу же покорились мне. Сопровождаемый Клитом и Гефастом на поле битвы, я подобрал накидку и щит Дария и направился к царским шатрам, где, как я знал, находилась его семья.
Когда его мать и жена увидели меня входящим с накидкой и щитом Дария в руках, они решили, что он погиб. С воплями они бросились мне в ноги, моля пощадить их и дочерей Дария. Я всегда был галантен с женщинами и строго запрещал своим солдатам заниматься насилием в захваченных городах. Я поднял обеих женщин и уверил их, что им незачем бояться меня и что я буду обращаться с ними как с царской семьей. И хотя по праву победителя я мог взять себе жену Дария, я ни разу не прикоснулся к ней. Его мать стала одним из моих преданных друзей. Джеремия позже сказал мне, что после моей смерти она отвернулась лицом к стене и отказалась говорить и есть, пока не умерла.
Но Дарий все еще был на свободе, и поэтому я не мог претендовать ни на его трон, ни на его корону. Зная об обширности его империи и богатстве земель, которые он контролировал, я решил продолжить преследование. Но прежде я должен был убедиться, что моему собственному трону в Македонии не грозит опасность. Для этого я начал атаку на Тир, крупный укрепленный город в Финикии, который был главным центром торговли в Средиземноморье. Если я захвачу Тир, то смогу контролировать все Средиземноморское побережье и, соответственно, отражать любые атаки на Грецию.
Я начал подступаться к Тиру, пуская в ход дипломатические приемы. Я отправил эмиссаров мира к командующему их гарнизона, предлагая им присоединиться ко мне, избежав таким образом кровопролития. Но руководители Тира были уверены, что стены их города неприступны. Их ответом мне было убийство моих эмиссаров, чьи тела они вышвырнули за крепостной вал.
Я понял их ответ и приготовился к сражению. Чтобы пробить городские стены, мне нужны были катапульты и стенобитные орудия, но фундамент стен уходил глубоко в воду, а использование катапульт требовало твердой почвы.
Это явное осложнение не поколебало мою решимость завоевать Тир. Если требуется твердое основание для катапульт, то я создам это твердое основание. Я незамедлительно созвал генералов и сообщил им свой план. Мы должны были построить дорогу через воды, с которой и будем атаковать Тир. Этот претенциозный и трудный план сразу же начали претворять в жизнь. Возведение дороги заняло шесть месяцев, в течение которых мои войска выдерживали с несгибаемой стойкостью постоянный град камней и других метательных снарядов, сбрасываемых на них финикийцами, которые хорошо понимали, что означает эта дорога.
В тот самый день, когда строительство дороги было завершено, мы установили катапульты и, используя стенобитные орудия, быстро завоевали гордую царицу Средиземноморья. То, чего Навуходоносор, великий вавилонский царь, не сумел осуществить в свое время, достиг я при помощи упорства и сообразительности. Берег Средиземного моря стал моим. Я исполнил мечту своего отца.
Когда Дарий, который все еще прятался, услышал об этом новом триумфе, он сразу же написал мне послание, предлагая взять западную часть его империи, десять тысяч талантов и руку одной из его дочерей. Джеремия позже сказал мне, что если бы я принял это предложение, то в Персии закрепилась бы эллинская культура. Но послание Дария вызвало у меня лишь смех, и я презрительно отверг его.
Между тем я действительно распространял искусство, философию и великую культуру моей родной земли в остальных регионах древнего мира, откуда затем это проникло в Рим и в другие страны мира.
Из Тира я отправился в Египет, который покорил без особого труда. Египтяне встретили меня с распростертыми объятиями и признали не только фараоном, но даже объявили живым богом. Это меня не удивило. Моя мать всегда говорила мне, что не Филипп Македонский, а один из богов Олимпа породил меня. Я был очень щедр с египтянами, укрепив их города, решив проблемы с наводнениями и ирригацией и позволив им поклоняться их древним богам. Более того, я объявил, что их бог Аммон — это тот же Зевс, верховный бог греков. Если есть Творец, говорил я им — а это вне всякого сомнения, — то может быть лишь один бог, и у Него может быть много имен. Этим заявлением я завоевал себе вечную любовь и почитание египтян.