Вот уж действительно: не наука, а «адвокатские конторы при ведомствах», которые «тратят чуть ли не весь свой арсенал для оправдания сложившейся обстановки». Нет печальнее зрелища, чем наука на посылках у министерств, заинтересованных лишь в «благополучии плана».
Не на эту ли, такую «науку» ссылаются те, у кого поверх головы излишек бюджетных денег, непривычно много людей, техники — единственная и одна забота — куда их закопать, миллиарды, чтобы звучали литавры-реляции, сыпались поощрения, сочинялись о «трудовых подвигах» романы-поэмы (говорят, приходили заключать «договор» с писателями) — и вот еще одно озеро спущено в море, «рассеванилось», еще сотня-другая малых рек послушно «выпрямилась», «выпрасталась» (в белорусском языке синоним слову «умереть»), а на месте чернозема, вековой пашни возникло море без берегов, тут же обернувшееся болотом или еще хуже — солончаками? (см.: «Круглый стол» ученых-почвоведов // Наш современник. 1985. № 7). Вот они — разрушительные последствия «психологии временщиков»!
Никто не станет всерьез выступать против мелиорации как таковой — в огромной сложнопочвенной и сложноклиматической стране такие работы неизбежны.
Но хороша была бы медицина, признающая один лишь скальпель, потому что другие, более щадящие средства ей, видите ли, «мало дают для плана». Если ученые-почвоведы протестуют, так именно против этого — сведения всей мелиорации к осушению и поливу, нежелания использовать более тонкие и безопасные пути, методы и средства.
Не наяву, так хоть бы во сне явился к ним, к теоретикам и практикам таких «преобразований природы», хирург и предложил бы на собственном их теле (как они на живом теле земли!) «спрямить» или «вспять повернуть» вены, артерии, влить кровь венозную в артериальную и наоборот…
Что нам бесконечно вредит, так это то, что мы почему-то все еще уверены, что безмерно богаты. Лесами, землями, природными ресурсами. Как тут остановиться перед Байкалом, перед Онежским озером, перед черноземами (на которые наползают города и промышленные объекты, а теперь — и угроза «мелиоративного засоления»), перед регулирующими климат, дающими нам кислород лесами и болотами и пр. и пр. — если всего столько? Миллионы и миллионы кубометров сибирского леса остались под водой, когда делались «плотины века», — недосуг, и просто лень, и просто наплевать кому-то было, кто обязан был очистить «ложе», теперь лес-утопленник всплывает, таранит катера, забивает решетки плотин, но хорошо бы и совесть нашу протаранил! (см.: Правда. 1985. 11 сент.).
У тех, кто не научился или отвык считаться с ограниченными конечно же возможностями кормилицы-природы, нет достаточного стимула крутить-вертеть мозгами. Как японцы, почти лишенные природных богатств, вынуждены делать. В поучение всему миру. Почти анекдотическую изобретательность сингапурцы проявили: воды пресной не имеют — на этом и зарабатывают. Покупают неочищенную, перегоняют по трубам из Малайзии, у себя очищают и продают ее, уже пригодную для питья, малайзийцам — таким образом, и вода у них бесплатная, и еще изрядный приработок.
Конечно, можно всем торговать, продавать, покупать. Но есть ресурсы восстановимые (хлеб, например) и теряемые безвозвратно (газ, нефть). Об этом уже пишут, и как не писать?! Что поделаешь — снова Ю. Черниченко (Черниченко Ю. Свой хлеб // Новый мир. 1985. № 8).
Ведь когда мы теряем из-за неистребимой ведомственной, министерской волокиты наши технические идеи, а потом их, одетые в металл и пластик, покупаем за границей (см.: Лынев Р. Потерявши — платим // Известия. 1985. 6 авг.), мы платим не чем-нибудь, а невосстановимым, то есть из кармана наших потомков.
Людям будущего в копеечку влетит наш сегодняшний бюрократ!
Вот мы все о других. Ну, а роль и миссия наша, литературы? Наше участие или соучастие каково?
Да, с гордостью можем вспомнить и напомнить, что это «мы» (а точнее — Сергей Залыгин) подставили ножку энтузиастам Обской низины (а заодно и тюменской нефти). Вместо того чтобы привычно и, как писателям положено, саккомпанировать на поэтической лире захватывающим планам и деяниям. Может быть, с гордостью будем когда-либо вспоминать усилия и озабоченность писателей судьбой северных рек, может быть… И то, что им дело было и до русской «сильной» пшеницы, и до белорусских болот и дубрав, до сохранности украинского и русского чернозема или рукотворных льно-пожаров на Вологодчине…
Фу, какая приземленность! Да, именно при-земленность. А мне почему-то не очень верится, что без нее возможен сегодня стоящий писатель. Это качество действительно роднит сегодня разнонациональных писателей Залыгина и Айтматова, Распутина и Козько, Астафьева и Друцэ, Гончара и Черниченко, Быкова и Матевосяна, Белова и Брыля, Адамчика и Чигринова, Семенова и Сипакова, Стреляного и Стрельцова, Носова и Пташникова.
Писатели эти решительно отстраняются от соучастия в «войне с природой» (даже под видом «преобразований»), потому что, как и в любой другой глобальной войне, победы и здесь быть не может, а лишь самоубийство — для всех.
Думаю, что кое-кто из воителей на реках и в лесах, все еще чувствовавших себя неуязвимыми, посмотрев и послушав теледиалог Залыгина с Распутиным, их требование и обещание памятники ставить разорителям и погубителям природы (но только «головой вниз»), а еще больше — прочтя материалы «Круглого стола», организованного «Нашим современником» (1985. № 7), вполне могут даже обидеться, жаловаться: им объявляют войну!
Ну что ж, кажется, что сегодня это единственно допустимая и разумная война.
Кстати, о памятниках. Их бы и некоторым писателям ставить, такие же. Если бываете в Крыму, на каждом шагу можете увидеть запаханные виноградники. И сюда пришла, прорвалась филлоксера, корневая зараза, когда-то разорившая виноградарей Европы. Но Крым оберегал себя — строжайшими санитарными кордонами. Более ста лет успешно удерживал оборону наш «зеленый крест».
Но разве устоять ему было перед пафосом, энтузиазмом кликнувших клич: «Превратим Крым в край садов и виноградников!» Дружно подхваченный и бряцающими на лирах. Идея хорошая, но если бы по-деловому, с оглядкой на «зеленый крест», на эту самую филлоксеру. Но не до того было, все (и литература) — наперегонки. То самое: давай, давай! И примчались. Как и во многих других делах и случаях.
Нет, тут возможна и экономия: писателям-бряцателям памятники, пожалуй, ставить не обязательно. Они сами себе ставят. Река загублена, но поэма-то осталась. Чем не памятник? Море сгнило — все помнят фильм. Залив умертвлен — живет роман.
Но прежде бывало (будем справедливы) — люди действительно не ведали, что творят. И как аукнется. Чем отзовется их «романтика» борьбы с «дикой природой». Сегодня же…
Каждую (каждую!) минуту 50 гектаров леса уничтожаются. Почти половина из них — тропического. Где-нибудь по Амазонке, а это значит, вместе с флорой гибнет и уникальная фауна.
Словно донесения, реляции с места затяжных, неутихающих боев (а война-то, оказывается, «мировая», планетарная!). Согласно «стратегическим данным», если и впредь столь же успешным будет наступление на природу, через каких-то 20―30 лет исчезнет 50 % видов растительного и животного мира. Вот насколько сузится плацдарм живой жизни, без которого и человеку на планете не удержаться.
Как не вспомнить тут кое-кому казавшиеся интеллигентски-наивными швейцеровские призывы к благоговению перед всем живым. Сегодня это уже не «роскошь духа», такая бережливость, благоговение, а условие выживания самого человека. В связи с этим как не радоваться, что кто-то где-то (например, в школах подмосковного Пущина) детей учит быть людьми через добрые дела на природе, пробуждая в них «доброту сильного», сострадание, сопереживание любому деревцу-листочку, жучку-букашке.