Рассматривая пограничные состояния современного глобализованного мира, Агамбен ставит под сомнение способность функционирования принятых доселе понятий о «правах человека») столь необходимых именно в наше время, когда парадигма человеческого существования все чаще и для все большего количества людей превращается в лагерь для беженцев, где никакие права более не соблюдаются. Сам Агамбен видит в своих исследованиях поиски пути, попытку призыва к осознанию неповторимости каждого человеческого существования, к тому, чтобы по–новому осмыслить и по–новому пережить этическую и политическую ответственность в личном общении.
Методологию своей философской работы Агамбен истолковывает как археологию рождения диспозитивов мышления, которые не растворялись бы в абстрактном мышлении, но проистекали из исторического опыта путей человечества.
Мысль Агамбена пронизана сознанием и осознанием истории. Диспозитивы заключают человека в социальные процессы и заранее обусловленные заданности традиции. Потому их правильное использование должно быть завоевано человеком в процессе личностного становления. И именно здесь, неожиданно, как и во всякой по–настоящему новой мысли, археология Агамбена перестает быть поиском древности, но становится местом, где архаика раскрывает свое значение первоначального, восходящего к «архё» — началу, основе, матрице, причинности и обусловленности заданных смыслов. Так начинается теологическое приключение Джорджо Агамбена.
Ангелология — учение об ангелах часть теологического знания, забытая самими богословами и остающаяся только частью регулярной молитвенной практики, оказывается для Агамбена прототипом всякого политического образования. «Ангелы — бюрократы Бога»… Богословие Апостола Павла в начальных стихах Послания к Римлянам оказывается для философа поводом вернуться к мессианской пульсации истории но любой цивилизации посягнуть на переосмысление вопроса о звании и призвании. Одеяние благодати, свет славы, о ко тором говорит Библия и который интерпретирует патристика, становится поводом задуматься о феноменах современной, нет, даже не современной, таких, как мода и эротика. Литургическое рассматривается Агамбеном в контексте офисной практики, с возвращением к этимологической логике службы — дела Божия.
Предлагаемые вниманию русскоязычного читателя произведения Джорджо Агамбена являются попыткой передачи важных интуиции его мышления в доступном непосредственному восприятию формате. Это, надеемся, станет первым шагом к «русификации» философа в дальнейших переводах и изданиях, в передаче современности наследия Джорджо Агамбена — просто философа предлагающего нам новое богословие.
В заключение хотелось бы выразить благодарность Институту Межхристианских Исследований Фрибургского Университета (Швейцария) и издательскому центру «Дух и Литера» (Киев, Украина), при поддержке которых осуществлено настоящее издание.
Августин Соколовски
Что такое диспозитив?
1. Вопросы терминологии важны в философии. Как однажды высказался философ, которого я глубоко чту, терминология — поэтический момент мышления. Это не означает, что философы каждый раз обязаны давать определение своих технических терминов. К примеру, Платон никогда не определял самое важное из своих понятий об «идее». Но другие, подобно Спинозе и Лейбницу, наоборот, предпочитали определять свою терминологию геометрическим способом (лат.: more geometrico). Гипотеза, которую я намереваюсь предложить вам, заключается в том, что слово «диспозитив», давшее название моему выступлению, является решающим техническим термином в стратегии мышления философа Мишеля Фуко[4]. Начиная с середины семидесятых годов он все чаще использовал его, в особенности же, обращая свое внимание на то, что сам называл наментальностью» или «управлением людьми» (фр.: gouvernamentalite). Так и не сформулировав настоящего и точного определения этого понятия, в одном из интервью 1977 года он все же предложил нечто похожее на дефиницию:
«То, что я пытаюсь отследить под этим именем, это, прежде всего, абсолютно гетерогенный комплекс, объединяющий дискурсы, учреждения, архитектурные построения, регламентирующие постановления, законы, административные меры, научные достижения, философские, нравственные и благотворительные рассуждения, в общем, сказанное, как и несказанное — таковы элементы диспозитива. Сам диспозитив — это сеть, устанавливаемая между данными элементами […] Под диспозитивом я понимаю своего рода, формацию (formation), главной функцией которой является ответ на чрезвычайную ситуацию. Потому, диспозитив обладает доминантной стратегической функцией… Я говорил, что диспозитив обладает преимущественно стратегической сутью, предполагающей, что речь идет об определенной манипуляции соотношений сил (de rapports de force), рационального и согласованного вмешательства в это соотношение, для придания им развития в определенном направлении, для их блокировки, стабилизации или использования. Итак, диапозитив всегда вписывается во властные манипуляции (jeu de pouvoir), но он же постоянно привязан к одному или многим пределам знания (bornes de savoir), рождающимся из них и, в той же степени, их обуславливающим. Это и есть диспозитив: стратегии соотношения сил (de rapports de force), поддерживающие типы знания и поддерживаемые ими[5].
5
(Dits et 0crits, vol. III, pp.299–300) Агамбен без перевода цитирует французский оригинал.