Так, живя в Италии, в стране, в которой жесты и поведение индивидуумов подверглись тотальной трансформации посредством мобильных телефонов, в итальянском обиходе называемых «телефончиками» (telefonino), я выработал в себе глубокую неприязнь к этому диспозитиву, который сделал отношения между людьми еще более абстрактными. Многократно я ловил себя на мысли, как бы сломать или дезактивировать мобильные телефоны, истребить их, или, по меньшей мере, наказать и заключить в тюрьму тех, кто их использует. Однако не думаю, что это было бы справедливым решением проблемы. Совершенно очевидно, что диспозитивы не являются несчастным случаем, в который люди попали по чистой случайности. Своим происхождением они обязаны самому процессу «гуманизации», сделавшему «гуманными» животных, которых мы классифицируем под рубрикой «человек разумный» (homo sapiens). Действительно, событие, которое произвело на свет человеческое, по отношению к животному миру, представляет собой разделение, некоторым образом, воспроизводящее разделение, которое экономика осуществила между бытием и действием в Боге.
Это разделение отделяет живущего от него самого, прерывает непосредственную связь, которую он поддерживал со своим окружением, связь с тем, что Икскюль[35], а после него Хайдеггер называют кругом «рецептор–дезингибитор». Разлом и прерывание этого отношения производят в живущем скуку — то есть способность разорвать непосредственное отношение с дезингибиторами — и производят Открытое, под которым понимается способность осозновать бытие как бытие, то есть конструировать мир. Эта новая возможность, одновременно, дарует жизнь диспозитивам. Они же стремятся заполонить Открытое инструментами, объектами, гаджетами (gadgets), безделицами и технологиями всякого рода. Посредством диспозитивов человек старается заставить работать вхолостую (girare a vuoto) отделившиеся от него животные характеристики, чтобы наслаждаться Открытым и бытием в их непосредственности. Так, у истоков всякого диспозитива, на самом деле, стоит простое человеческое желание счастья, тогда как заключение и субъективация этого желания в отдельную сферу придает диспозитиву его специфическую мощь.
8. Сие означает, что стратегия, выбранная нами в ближнем бою с диспозитивами, не может оказаться простой. Ведь на кону освобождение того, что было заключено и отделено их посредством, его возвращение к возможности всеобщего использования. В связи с этим я хотел бы поговорить о понятии, над которым работаю в последнее время.
Речь идет о термине, происходящем из сферы римского права и римской религии, которые — впрочем, не только в Риме — теснейшим образом соединены. Имя термину — «профанация». По римскому праву, священное и религиозное принадлежало богам. Относящееся к религиозной сфере исключалось из свободного обращения, было выведено из сферы человеческих интересов. Сакральное не могло служить предметом продажи и узуфрукта, быть отдаваемо в залог или обращаться в рабство. Особая недоступность сакральных вещей отдавала их в исключительное распоряжение небесных богов, и тогда они в собственном смысле назывались «святыми» или «священными» (sacro), или же богов преисподних, что придавало им наименование просто «религиозных». Кощунством (sacrilego) считалось любое действие, нарушающее или преступающее этот порог. Если «посвящение» (sacrare) было термином, обозначавшим выход из сферы человеческого права, то «профанация», наоборот, означала возвращение чего‑либо для свободного использования людей.
Так, великий римский юрист Требаций[36] писал о том, что «профанным, в собственном смысле, называется то, что из священного и религиозного было возвращено к использованию и в собственность людей». В данной перспективе религия может быть определена как нечто» изымающее вещи, места, животных и людей из общего пользования и переносящее их в отдельную сферу. Не только не существует религии без разделения, но каждое разделение содержит или даже сохраняет в себе подлинно религиозное ядро. Диспозитивом же, который приводит в действие и регулирует это разделение, является жертвоприношение. В последовательности тщательных ритуалов, различающихся согласно разнообразию культур, подвергнутых тщательной инвентаризации Юбером[37] и Моссом[38], жертвоприношение всякий раз санкционирует переход вещи из профанного в сакральное, из человеческой сферы в божественную. То же, что подверглось ритуальному отделению, может, посредством другого ритуала, быть возвращено в профанную сферу. Профанация — анти–диспозитив, возвращающий для общего использования то, что было изъято и разделено жертвоприношением.
35
Яков Иоганн Икскюль (Jakob Johann Baron von Uexkull) (1864–1944) — биолог, философ, один из крупнейших зоологов 20–го века, основоположник современной экологии и биосемиотики. Икскюль ввел в научный обиход понятие об окружающей среде, а также предложил понимание биологической жизни как совокупности коммуникативных и семиотических процессов.
36
Требаций (Gaius Trebatius Testa) (84 до РХ — 4 по РХ) — один из важнейших римских юристов конца республики и начала принципата. Из его произведений нам известны: De religionibus («О религиозных вопросах») и De civili iure («О гражданском праве»).
37
Анри Юбер (Henri Hubert) (1872–1927) — французский археолог, теоретик компаративного религиеведения. Наибольшую известность Юберу принесли; его исследования кельтской цивилизации, культуры и религиозности, а также сотрудничество с Марселем Моссом в рамках журнала «Социологический ежегодник» (L'Annee Sociologique), основанного в 1898 году французским философом и социологом Эмилем Дюркгеймом (David Emile Durkheim) (1858–1917).
38
Марсель Мосс (Marcel Mauss) (1872–1950) — французский антрополог и социолог, исследователь магии, ритуалов, понятия дара в различных культурах. Племянник Эмиля Дюркгейма. Оказал большое влияние на дальнейшее развитие науки, в частности, на основоположника структурализма в этнологии Клода Леви–Стросса (1908–2009).