— Нет! — восклицаю слишком эмоционально, из-за чего сама пугаюсь. Мне кажется, что сейчас я пытаюсь убедить в этом саму себя. — Просто неважно себя чувствую.
— Ты хорошо питаешься? Похудела очень, да и выглядишь блекло.
— Ну, спасибо.
— Я серьезно, Эбби, выглядишь уставшей.
— Я хорошо питаюсь, — вру, но недостаточно хорошо, хотя мама больше ничего насчёт этого не говорит, за что ей очень благодарна, ведь оправдываться у меня нет ни желания, ни сил. — Мама... — зову её спустя минуту молчания, пока разглядываю бегающую дочь, к которой не чувствую ничего. — Ты любишь меня?
Возможно, этот вопрос звучит для неё неожиданно, ведь я никогда не спрашивала её о таком. Сама не понимаю, почему решилась его задать, но мне вдруг стало так важно услышать хоть что-то о любви, ведь я давно позабыла о ней. Мне кажется, что во мне больше нет эмоций и чувств, кроме вечной усталости, злости и раздражения. Меня больше ничего не радует: ни кофе, когда-то любимый мною, ни чтение книг, ни даже писательство, которым я так мечтала заниматься с детства. Чувство, будто я нахожусь под куполом, откуда мне просто не выбраться.
— Почему ты спрашиваешь о таком? — недоумевает она, наверняка вскинув брови.
Что ей ответить? Сказать, что я не люблю свою дочь? Но ведь это абсурд! Так не должно быть.
— И всё же, мама — любишь?
Перевожу на неё взгляд, ожидая ответ. Женское лицо сосредоточено, но эмоции, что передают глаза не сравнимы ни с чем — они смотрят так, как я не могу смотреть в сторону Фибби — с теплом и беспокойством. Будто я — вселенная, которая вот-вот может исчезнуть.
— Люблю.
И во мне нет сомнений. Так почему я не могу любить Фибби? Я ведь родила её. Она частичка меня и моего мужа, которого я когда-то любила. Разве у меня может быть повод не любить её?
А за что мне любить её? Она ведь забрала у меня всё: карьеру, чувства… я потеряла из-за неё себя. Меня больше нет.
Услышав со стороны детской площадки крик, подскакиваю с лавочки и ищу взглядом розовую куртку. Фибби стоит рядом с лежащей девочкой, что рыдает и зовёт маму, которая, к слову, подлетает очень быстро. Спешным шагом приближаюсь к площадке, чувствуя нарастающее волнение в груди, и как только оказываюсь рядом — Фибби прячется за мной. Плачущая девочка, заботливо поднятая матерью, пытается что-то сказать, но все её слова скомканы. И тут женщина смотрит на меня.
— Я видела, как ваша дочь толкнула мою! — то, как яростно звучит её голос, выбивает меня из колеи, и мне ничего не остаётся, как глупо бегать взглядом по разъярённому лицу. — Ей следует извиниться.
Опускаю взгляд на дочь, что сжимает мою ногу, но это не вызывает у меня никакой жалости. Я лишь хочу, чтобы это закончилось.
— Фибби, извинись, — выходит сухо и даже механически.
Она поднимает на меня свои округлые зелёные глаза, шокированная тем, как разворачиваются события.
— Но я не виновата, мама, — машет она головой. — Она забрала мистера Полосатика и не хотела его отдавать. Я попыталась забрать, но она упала. Я не толкала, честно-честно.
Тут мать девочки возмущено ахает и, уперевшись руками в бока, восклицает:
— А ты ещё и врушка! Я всё видела! Ты толкнула её, так что тебе следует извиниться.
Вся эта ситуация настолько противна мне, что я начинаю раздражаться.
— Фибби, извинись.
— Но мама…
— Извинись, я сказала! — вспыхиваю от злости, из-за чего сама не замечаю, как начинаю кричать.
Дочь испугано вздрагивает и отходит от меня, не отрывая глаз, что наполняются слезами. Её нижняя губа начинает дрожать и я впервые чувствую… сожаление? Топнув ногой и бросив мистера Полосатика на землю, она, всхлипывая, дрожащим голосом пищит:
— Ты плохая! Не хочу больше с тобой гулять!
Дочка убегает к моей матери, что всё это время стояла в паре метров от нас, но не влезала в конфликт. А я, стоя на том же месте, не могу сдвинуться ни на шаг, потому что куда не пойти — вновь столкнусь с осуждением.
Автор приостановил выкладку новых эпизодов