Любой гуманитарий неосознанно верит в авторитеты. Не в чей-то конкретный авторитет, а в авторитеты «вообще». Физик, например, доверяет результату грамотно спланированного эксперимента. А гуманитарий верит словам — если это слова авторитета, безусловно признанного другими гуманитариями. Ученый, работающий с материей, всегда доверяет «при каких-то условиях» — даже постояноство свойств пространственно-временного континуума — это аксиома, которая подтверждается экспериментально, а не «берется на веру»! Гуманитарий, работающий «с идеями», всегда имеет идеи, в которые верит безусловно.
И так же безусловно и безрассудочно (от слова «рассуждать») верит тем, кто эти идеи высказал лучше (и/или раньше) всех остальных. Вера в авторитеты — это часть гносеологической методологии гуманитария.
Гуманитарии всегда «будут биты» по крупному счету, потому, что для них существуют не обсуждаемые по определению области миропонимания и мироощущения. Что, в сущности, означает, что некие «сферы бытия» для гуманитария просто останутся не исследованными, а значит — неизвестными. Т.е. его миропознание ограничено, оно имеет «запретные» для разума зоны. При этом запрет подсознателен, то есть — практически не преодолим сознанием, или же, в лучшем случае, преодоление происходит с глубокими психическими потрясениями с понятными последствиями.
В качестве примера возьмем гуманистический и либеральный тезис «человек — высшая ценность» и поставим его под сомнение. Любой интеллектуал всегда будет стремиться к дискурсивному (рассудочному) разрешению спора, но для интеллигента-гуманитария «гуманизм» — это тоже предмет веры, это априорное принятие тезиса о высшей ценности. Этот тезис для гуманитария неотвергаем, а обсуждению он подлежит только в пределах приверженности к нему кого-то или чего-то. Гуманитарий не способен применить объективную логику в оценке (на этом примере) гуманизма, он неминуемо скатится на эмоции. Он не способен подвергнуть сомнению ценность «человека вообще», ведь таким образом он будет подвергать сомнению весь свой мир, выступать против своего инстинкта [психического] самосохранения. Это настолько глубокий и неосознаваемый процесс, что он, будучи реализован, может привести к глубоким психическим потрясениям истинного гуманитария. Поэтому все «нападки» на гуманитарные ценности, в том числе и попытка «разобрать» их логически и критически, отвергаются гуманитарием бессознательно, до «уровня логики». Это — данность, и это всегда нужно учитывать при общении с гуманитарием. Иными словами, нужно учитывать то, что какое-то цельное, логичное, объективно завершенное доказательство просто не пройдет, точнее — будет отвергнуто, проигнорировано гуманитарием, не засчитано им как доказательство. Именно потому, что оно находится не в поле «обсуждаемого», а в поле «само собой разумеющегося». Примеры я приводил выше — перечитайте еще раз, отслеживая специфику ГСМ.
Думаю, понятно, почему такая специфика мышления в куда большей степени свойственна именно гуманитариям, а не тем, кто занимается естественными науками. С одной стороны, невозможно поставить эксперимент, а с другой — именно гуманитарные науки обладают средствами воздействия на социум непосредственно, и вследствие этого легко «ловят» социальный заказ. Помните многолетнее «с точки зрения марксизма-ленинизма»?
Откуда взялась такая напасть?
Пожалуй, давно пора прояснить вопрос — откуда взялась на Руси интеллигенция? Не буду изобретать велосипед: этот вопрос, в отличие от разобранных ранее, хорошо освещен историками. В этом разделе я широко использую уже упомянутый текст С.В. Чебанова и заметки Михаила Диунова «Аристократию в России сгубила интеллигенция», за что выражаю им глубокую признательность. В этом разделе я не проставляю цитирование, так как цитат получилось бы слишком много, а лишь редактирую текст упомянутых авторов в русле статьи, добавляя по ходу свои рассуждения.
К сожалению, в России исторически не сложилось полноценной аристократии, то есть — элиты, которая принимает непосредственное участие в управлении страной и считает своим долгом служение Отечеству. Возможно, что это характерно для всех централизованных монархий: полноценно аристократия была представлена лишь в Англии, частично — в Германии и Венгрии. В России, Франции, Испании и других централизованных европейских государствах аристократия была в значительной мере лишена политического влияния в ходе формирования абсолютизма и существовала далее лишь как формальная верхушка дворянского сословия. Попытки создать аристократию, предпринятые Петром Великим, не получили развития в дальнейшем.