Комнату, в которой я находился, когда-то, наверное, можно было назвать довольно богатой. Во всяком случае, стены были оклеены некогда довольно дорогими обоями, явно не советского производства, на полу лежал толстый, палас, сейчас откровенно загаженный уличной обувью. Отцовские ботинки, находящиеся на его ногах, были откровенно грязны, да и мои по сути не чище. Потолок выглядел несколько лучше, хотя по углам уже вырисовывались паучьи тенета с десятком застрявших в них мух, да и так он был несколько сероватым, видимо из-за печного отопления, и потому, что отец курил прямо в комнате. У одной из стен, стояла печь голландка, полукруглым боком выступая из наружу. Под ее топкой, а прибитом к полу жестяном листе валялись крошки угля, какие-то щепки и разорванный дневник за первый класс школы, из-за которого и состоялась порка.
Посередине комнаты находился круглый стол, укрытый слегка потертой клеенкой, со стоящей на ней грязной посудой, с остатками обеда в виде одиноко лежащего в большой тарелке надкусанного пельменя, куска хлеба, и лежащей на боку граненной рюмки. Тут же стояла наполовину выпитая бутылка мутного, с молочным оттенком самогона, заткнутая пробкой из свернутой газеты, на которой проступала фотография с густой бровью и как бы подмигивающим глазом генерального секретаря ЦК КПСС, Леонида Ильича Брежнева. А на блюдце, находящемся возле нее лежал ржавый надкушенный и слегка продавленный по бокам соленый огурец, с прилипшей к нему веточкой укропа, и парой горошинок горчицы. Подле тарелки с довольно рожей устроился таракан, обрабатывающий крошку хлеба. Еще несколько тараканов пристроились к каплям влаги, от пролитого самогона, а один самый шустрый взобрался на край тарелки, и шевеля усами прикидывал возможные пути, чтобы добраться до лежащего в ней пельменя, и никак эти пути найти не мог, из-за залитого на дно тарелки остатков бульона. А плавать он похоже не умел.Решив ему помочь, я положил на край тарелки вилку соединив пельмень с бортиком. И мне показалось, что таракан, даже поклонился мне изъявив благодарность, а после шустро перебрался к пельменю.
В дальнем углу комнаты находился телевизор, прикрытый поверх экрана, грязноватой салфеткой, которую прижимали мощные пассатижи, лежащие на ней. Вечный атрибут советской телевизионной техники, служащие для переключения каналов. Стандартная ручка переключения, как правило выходила из строя уже на третий день, и приходилось использовать слесарный инструмент.
Папаня, похоже давно пришел в себя, и сейчас мирно похрапывал, лёжа на полу, подложив себе под щеку, сложенные лодочкой ладони, из его рта тянулась к полу тоненькая ниточка слюны, а он сам шлепал губами, и чему-то улыбался при этом. Видимо сон был приятным. На всякий случай подобрав лежащий у печки дневник, заменил его брошенной на пол газетой, я осторожно перешагнул через отца, и прошел в соседнюю комнату.
Здесь находилась спальня родителей. Только заглянув туда, я сразу же выскочил из нее, почувствовав ароматы прели и сырости давно не стиранного белья, запахи грязных носков и застарелой мочи. На большой железной койке, на которой из постели имелся всего-навсего единственный темный от грязи, наполовину съехавший на пол матрац, лежала расхристанная женщина, судя по всему маманя. При этом ее голова мирно покоилась на железной пружинной сетке кровати, а ноги были задраны вверх и покоились на когда-то розовенькой с зелеными листочками, изрядно загаженной наволочке, небрежно натянутой на довольно большую подушку. Широкая юбка задралась к самой голове, обнажая когда-то голубые с начесом рейтузы, с большим желтым пятном в промежности и хлопчатобумажные чулки, один из которых съехал ниже колена. Смотреть на окружающую обстановку, после увиденного было просто невмоготу, и я тут же выскочил из той комнаты.
Моя комната, честно говоря, была ничуть не лучше любой другой. Такая же грязная простыня, серая подушка и байковое одеяло непонятного цвета, от которого несло или потом, или чем-то еще. На полу лежала ковровая дорожка, у окна стоял письменный стол, на котором находился обычный школьный бедлам, из учебников, разрисованных шариковой ручкой, нескольких тетрадей, и дневника. Старый дневник, что я держал до сих пор в руке, сразу же был сунут в глубину тумбы стола, а новый взят в руки и раскрыт. Судя по редким тройкам, и полном отсутствии любых других оценок, на парня махнули рукой, а тройки ставили, только для того, чтобы не портить среднюю успеваемость по классу. Хотя нет, перелистывая страницы, обнаружил пару пятерок правда по физкультуре, и одну четверку за рисование. Впрочем, на фоне остальных оценок это было ни о чем. Но хотя бы нет двоек и то ладно.