Именно под влиянием опыта систематики растений находились организмисты, когда они на III Международном ботаническом конгрессе, который мы условились считать границей между допарадигмальным и парадигмальным периодами развития фитоценологии, принимали определение растительной ассоциации, которую рассматривали как полный аналог вида у растений. Поскольку определение ассоциации, принятое на Брюссельском конгрессе, затем потребуется нам для того, чтобы объяснить развитие классификационных направлений, мы приведем его полностью по монографии В. Д. Александровой "Классификация растительных сообществ" (1969): "Ассоциация представляет сообщество определенного флористического состава с единообразными условиями местообитания и единообразной физиономией. Она является основной единицей в синэкологии" и "экологической единицей, определяемой местообитанием."
Несмотря на то что само по себе введение понятия ассоциации (как и другой единицы, речь о которой пойдет в гл. 14, формации) было шагом вперед, организмистское видение растительности пронизало это определение, что называется, до самой сердцевины и затем позволило разным национальным школам трактовать его по-своему. В определении при оценке его с современных позиций есть не менее трех ошибок.
1. Отношения между условиями местообитания, их отражением во флористическом составе и в физиономии сообщества трактованы как полная адекватность. На самом же деле эта связь более сложная и любой тип флористической композиции обладает определенной амплитудой по отношению к условиям местообитания, а адекватность флористического состава и физиономии вообще относительна.
2. Само по себе понимание ассоциации как сообщества (хотя речь идет о многих пространственно разрозненных участках растительности) также акцентировало внимание на реальности ассоциаций, которые существуют в природе, как и виды растений, и которые нужно только распознать.
3. Дважды употребленное определение "единообразие" подчеркивает существование не сходных, а тождественных сочетаний флористического состава, физиономии и местообитания, которые представляют одну ассоциацию.
Как следствие этих ошибок (их никак нельзя вменить в вину авторам определения, так как это был период утверждения организмизма и все сказанное вполне соответствовало этой парадигме), после того как завершился конгресс, на основании одного и того же определения в разных странах стали выделять ассоциации разного экологического объема и, что еще хуже, по разным критериям. Центральноевропейские фитоценологи акцентировали внимание на флористическом составе, русские и скандинавские — на физиономии и доминантах.
Таким образом, в признании возможности построения естественной классификации растительных сообществ по образцу классификации растений была сокрыта стержневая часть парадигмы организмизма. Организмисты считали, что классификационные единицы (впоследствии, чтобы не путать с единицами классификации растений — таксонами, их назовут синтаксонами) являются отражением реально существующих в природе типов растительных сообществ. Мысль о том, что существует непрерывная гамма изменений растительности и что лишь из соображений удобства мы преобразуем ее в систему дискретных единиц, причем платим за эту редукцию значительной утечкой знания, так как усредняем в каждом синтаксоне несколько более или менее похожих, но никак не тождественных фитоценозов, в их головы не приходила. Эта наивная вера в реальность выделяемых ассоциаций и других синтаксономических единиц у некоторых фитоценологов сохранилась вплоть до середины 60-х годов.