Мне помнится эпизод, случившийся в 1962 г. во время одного из семинаров отдела геоботаники Ботанического института АН СССР. Обсуждались итоги исследований сотрудников в Казахстане, и разгорелась рабочая дискуссия об оптимальном объеме растительной ассоциации, которую некоторые фитоценологи понимали более крупно, а другие — более мелко. Такие разноречия никого не удивляли, так как если континуум как общий закон сложения растительности не все признавали, то во всяком случае допускали ее существование хотя бы в отдельных ситуациях. Обмен мнениями протекал достаточно спокойно, но тут взял слово И. X. Блюменталь, который в те годы заведовал кафедрой геоботаники в Ленинградском университете, и заявил в запальчивости: "Ассоциаций нужно выделять столько, сколько их существует в природе!"
Р. Уиттекер, выражавший идеи новой парадигмы, наиболее последовательно выступал против признания возможности создания естественной классификации, так как условное разделение континуума на фитоценозы является уже искусственной операцией. Кроме того, механизмы эволюции растительности, которые мы рассмотрим в гл. 17, имеют совершенно иную природу, нежели эволюция растений. У синтаксонов, строго говоря, нет своей истории, их история слагается из историй отдельных видов, каждый из которых эволюционирует независимо, по-своему приходит в сообщество и по-своему уходит из него. По этой причине параллели между эволюцией синтаксонов и таксонов не имеют основы, как и всякого рода филогенетические классификации растительных сообществ. Историей может обладать лишь флора — совокупность видов, из которых формируются сообщества, но не сами сообщества.
Здесь уместно рассказать еще об одном курьезе, случившемся уже в 1971 г. во время III Всесоюзной конференции по классификации растительности, которую организовала в Ботаническом институте В. Д. Александрова. На заключительном заседании И. X. Влюменталь сделал доклад о высших единицах классификации растительности, где подразделил всю зеленую оболочку планеты на отделы растительности: покрытосеменной, голосеменной, моховой, лишайниковой, хвощевой и плауновой. Оснований для такого деления, если не считать выраженности зоны тайги, где доминируют голосеменные, в общем-то, не было. Доклад вызвал много вопросов. Старейший украинский болотовед Е. М. Брадис попыталась выяснить у Блюменталя, как ей быть с теми болотами, где поверх мохового покрова имеется полог сосны и березы пушистой (т. е. к какому из трех типов растительности — покрытосеменному, голосеменному или моховому — отнести эти сообщества). Недоумение выразил и профессор М. В. Марков, возглавлявший в те годы старейшую кафедру геоботаники в Казанском государственном университете (которую, кстати, закончил автор). Однако лучше всех смещение подходов систематики растений в синсистематику подчеркнул В. В. Василевич, который прислал в президиум записку: "Илья Христофорович, а почему бы Вам не подразделить тип растительности покрытосеменных растений на подтипы спайнолепестных и раздельнолепестных растений?"
В. В. Василевич ударил, что называется, в самую точку, так как филогенетические закономерности, в результате которых произошли такие крупные ветви царства растений, как покрытосеменные (цветковые), голосеменные, мхи и т. д., весьма слабо коррелируют с контролирующими структуру и состав сообществ современными эколого-географическими закономерностями их распространения. Если сосна, ель и пихта стали, к примеру, действительно доминантами в тайге, то представители семейства кипарисовых сформировали самые ксерофитные варианты лесов и кустарников как в Евразии, так и в Северной Америке. Достаточно вспомнить можжевеловые (арчовые) леса в Средней Азии или леса из можжевельников, которые доминируют в уникальном лесном массиве Крыма и охраняются в заповеднике "Мыс Мартьян".
Таким образом, объединение всех этих сообществ с господством голосеменных в один синтаксон полностью противоречит экологии, а в синтаксономии растительности именно экологические закономерности сменяют генетический принцип, который является руководящим в таксономии.
Итак, классификация растительности отличается от классификации растений, во-первых, тем, что мы группируем не объективно существующие отдельности, такие, как растения, а условные фитоценозы.
Во-вторых, вместо генетического принципа установления родства синтаксонов мы используем экологический, т. е. формируем высшие единицы иерархии не по генетическому сходству (т. е. не потому, что все преобладающие виды относятся к какому-то одному таксону, как предлагал делать это И. X. Блюменталь), а помещаем вместе те синтаксоны, которые имеют общность экологических и географических условий.