Амикус давным-давно аппарировал подальше от Хогвартса, а его сестра не спеша и со знанием дела готовилась к завтраку, на котором, слава богу, не будет школьников, черт бы их всех побрал, и она сумеет добиться желаемого. Алекто обернулась на просторную кровать под малиновым бархатным балдахином, мысленно распластала среди подушек полураздетое худое тело и тихо зарычала, — до того притягательной получилась эта картина.
Когда она во всем блеске собственной красоты вошла в Главный зал, предмет ее мечтаний вздрогнул и что-то тихо проговорил — наверное, восхищался. О, милый скромник, скоро ты сможешь высказать свой восторг, не смущаясь!
Рядом с Аланом торчали ненавистный долгоносый урод и мороженая селедка, чей сынок в прошлом году покушался на Повелителя. Алекто надела на лицо отрепетированную перед зеркалом маску невозмутимого достоинства. Победно шуршал атлас. Торжествующе звенели каблучки. Селедка отвела взгляд, сероглазик попятился. Еще бы: сегодня она воистину ослепительна и неотразима! «...василиска» — донеслось до нее оброненное кем-то из троих слово. Вот, сами признали!
* * *
— Она кошмарней василиска, — Эдит Мальсибер старательно смотрела в окно, сдерживая нервный смех. А Снейп хмуро наблюдал, как, грохоча каблуками по плитам пола, к ним приближалось нечто, более всего напоминающее кровавый кочан капусты.
Алые до рези в глазах, широкие атласные юбки делали коренастую фигуру еще плотнее и ниже. Из бедер причудливой красной кочерыжкой вырастал крепкий торс с бюстом, торчащим, как толстый короткий корень. Плодоовощную тему продолжали губы цвета свежеразрезанного помидора, свекольные щеки, фасолины глаз и прическа, смахивающая на заросли подсохшего зеленого горошка.
В обычной преподавательской мантии, с простым узлом волос на затылке, Алекто Кэрроу смотрелась бы сейчас образцом миловидности.
— Алан, после завтрака разыщите Барона и вместе с ним поднимайтесь в мой кабинет, — громко распорядился Снейп. И многозначительно добавил: — По дороге нигде не задерживайтесь. И на посторонние разговоры не отвлекайтесь.
Алекто, поняв, к чему он клонит, в досаде заскрипела зубами. Желанный хромец ускользал, тем самым делаясь еще привлекательней. Но ничего, из Тайной комнаты он рано или поздно выйдет, и тогда... Ух, что она с ним тогда сделает!
* * *
— Скука и вечность в запасе — вот и весь секрет, — объяснил Барон свое владение языком змей. Экспедицию в слизеринские подземелья предприняли, не откладывая, и призрак в компании трех людей скользил вниз по сводчатым полутемным тоннелям. — Первые сто лет после смерти, как положено привидению, добросовестно пугал всех живых в замке. Потом надоело. Со скуки попробовал учиться. Понравилось. За пять или шесть веков выучил наизусть сотню учебников, а лекции Биннса могу пересказать слово в слово. Змееусты в Хогвартсе появлялись часто, так что за какие-нибудь триста лет овладел их языком. Вот латынь знаю хуже, на ней тут говорят мало. Ну и по части волшебства нахватался разного...
— Господин Барон, насколько надежно завал закрыл проход для инферналов? — все еще беспокоился Снейп.
— Он не слишком широк, — не стал обнадеживать призрак. — Но неупокоенные пока ведут себя довольно вяло. Возможно, ослабло магическое воздействие на них извне.
Двенадцать печатей, наложенные на двери прошлым летом, едва тлели. Да уж, счастье, что никто не пытается прорваться в замок с обратной стороны каменных створок.
Эдит Мальсибер попросила пока не снимать магические запоры и принялась водить по ним волшебной палочкой. Печати от ее пассов на мгновение вспыхивали, но сразу же гасли окончательно.
— Если понять, каким образом действовали предшественники, будет легче повторить их опыт, — пояснила она.
Призрак удалился на разведку и вскоре вернулся с подтверждением: Тайная комната пуста. Живые отошли от дверей, предоставив ему свободу действовать.
Слова серпентарго, слетавшие с мертвых губ, в полной тишине прозвучали особенно зловеще. Створки с каменным скрежетом медленно разошлись в стороны, открывая непроглядную темноту, откуда потянуло холодной сыростью и мертвечиной.
Люди медлили на пороге, а мрак между тем уже не казался столь густым: в его глубине разгоралось бледно-зеленое свечение, очерчивающее длинные широкие дуги, острые выступы, бугристые пластины...
— Левиафан, — восхищенно выдохнул Шейфик. — Этот мальчик, Поттер, совершил невозможное!
— Странно, одни кости остались. Крысы его обглодали, что ли... — Снейп сделал вид, будто не услышал восторгов бывшего ученика. Запустив повыше «Люмос Мобиле», он вошел в зал и огляделся.
— И инферналы, — добавил Барон. — Они им хорошо подкрепились, надо сказать. Может, оттого и сделались буйными.
— Какие аппетитные подробности, — проворчала Эдит Мальсибер, двинувшись вслед за спутниками.
Останки василиска лежали на затоптанном полу черепом к дверям. В оскаленной пасти виднелся пробел там, где когда-то был клык, доставшийся Гарри Поттеру. С зияющими дырами на месте смертоносных глаз, с просевшим позвоночником и скрюченными лапами, сохранившими обломки когтей, скелет вызывал у Северуса сложную смесь чувств, в которой преобладали сожаление и разочарование. Он подергал один из уцелевших клыков, и тот выпал из челюсти, рассыпав за собой щепотку черных хлопьев, похожих на пепел. Очевидно, это было все, что осталось от яда.
— Какая глупая избыточность, — задумчиво проговорил Снейп, отбрасывая клык на пол. — Гигантские размеры, каменящий взгляд, смертельный яд, огромные острые зубы... Герпий Злостный, возможно, и хотел создать совершенного убийцу, но получилось у него всего лишь громоздкое воплощение человеческого страха. Не удивительно, что с этим василиском справился ребенок.
— А что создали бы вы, будь перед вами сходная задача? — спросила Мальсибер, с интересом наблюдавшая за его действиями.
— За меня уже все сделала природа. Скорость, ловкость, точность и скупость движений. Идеальный убийца — на гербе моего факультета.
— И все-таки в нем многое осталось от прежнего величия, — вступился за василиска Шейфик.
Снейп не стал спорить. Сухие кости уже не интересовали его; в глубине зала он заметил низкую дверь — не иначе, ту самую, что вела в потайную библиотеку, куда когда-то пробивали дорогу двое самоуверенных юнцов. Господи, как же давно это было!
Время сворачивается в кольцо, думал Северус, зачем-то толкнув дверь (она оказалась не заперта) и не спеша войти. С Хогвартсом связана вся моя жизнь, ее сознательная, большая часть, и то, что я спустя много лет прихожу в свою прежнюю комнату, в класс, где когда-то учился, в это книгохранилище, где мне уже ничего не нужно, — эти возвращения вовсе не новый виток истории, как любит говорить Квиринус. Дружище, человечество, быть может, и развивается по спирали, а я раз за разом натыкаюсь на свои старые следы или вижу пустоту. Я хожу по кругу. Что это, если не конец?
Он решительно тряхнул головой, обрывая поток унылых мыслей. Господин директор, вам определенно противопоказаны покой и праздность! На дохлого василиска потаращились, любопытство удовлетворили, так займитесь уже делом, благо вот оно, неподалеку, — светится серебристо-белым у прохода в тоннель, терпеливо ожидая, когда одному доморощенному философу надоест бесплодно умствовать.
В тоннеле стоял невыносимый смрад: пол здесь представлял собой сплошное месиво из разрубленных, размолотых мертвых тел. Похоже, упавших топтали свои же, отступая под натиском призраков. Впереди темнел завал, но к нему было не пройти.
Требовалась срочная уборка.
Пятнадцать лет назад Северус бы непременно воспользовался случаем и щегольнул собственной силой, пустив по тоннелю Адский огонь. Можно, конечно, и сейчас его пустить, но «Инсендио Максима» уместнее. Правда, двадцатидвухлетний волшебник в подобной ситуации вообще бы не раздумывал.