...Много лет спустя эта картина, как живая, будет вставать перед глазами слизеринского декана: пологие зеленые холмы, опрокинутая чаша неба с пестрыми мазками легких крыльев и облитый солнцем человек, бегущий им навстречу.
* * *
К вечеру ноги, не привычные к долгой ходьбе, грозили вот-вот отвалиться. Пятки саднило, спину ломило, горели обожженные щеки и нос. Пандора, прохаживаясь насчет перебравших солнышка горе-туристов, смазывала в кухне красную физиономию Квиринуса противоожоговой мазью. Северус поспешил воспользоваться средством из собственной аптечки: мысль о том, что к его лицу могут прикоснуться женские пальцы, привлекала и смущала одновременно. К счастью, звенящая усталость во всем теле быстро вытеснила прочие чувства. Он повалился на кровать, не сомневаясь, что сегодня ни снотворное, ни Бессновиденческое не потребуются.
Ксенофилиус вернулся уже в сумерках. Посетовал на дела, которые имеют обыкновение сваливаться внезапно, и пообещал, что завтра непременно отведет их смотреть закат. «Такое зрелище пропускать нельзя. Оно не повторяется и никогда не наскучит».
Стемнело. На заднем дворе зажглись яркие фонарики в траве и на деревьях. Хозяин и гости расположились в плетеных креслах вокруг стола, на котором все было накрыто к чаю. Немного погодя к ним спустилась и хозяйка, уложившая ребенка спать.
Лавгуд и Квиррелл увлеченно обсуждали какую-то публикацию в «Придире», на которую ополчился «Пророк». Пандора молча налила всем чаю и, протягивая чашку Снейпу, спросила:
— Не разочарованы нашими утесами? Днем у вас был не слишком веселый вид.
— Да, поначалу я был против идеи провести здесь отпуск, но теперь могу сказать, что не жалею.
— Гудят ноги?
— Просто кошмар какой-то! — охотно признался он. Отчего-то с этой женщиной ему хотелось быть откровенным.
— Завтра еще поноет немного, а потом отмахаете десяток миль — и не заметите, — подбодрила она его. — Проверено личным опытом.
Скрывшись в темноте дома, она вскоре вернулась с гитарой.
— Превосходная идея, Дора! — оживился Ксенофилиус. — Я так люблю, когда ты поешь...
— Надеюсь, у гостей уши не завянут от моего музицирования, — усмехнулась Пандора, подкручивая колки. — Начнем с веселого, да?
Северус прохладно относился к музыке и уж тем более не стремился запоминать песни. Какие-то обрывки сохранились в памяти со времен радиолы, которую когда-то любил слушать отец, но это было совсем другое...
Голос Пандоры подчинялся ей полностью. Сейчас он звенел озорным весельем, потому что в песенке говорилось о неунывающем разбойнике, который знает, что не все потеряно, пока есть виски в кружке[1]. Лавгуд прихлопывал в такт и ладно подхватывал припев.
Закончив первую песню и ответив шутовскими реверансами на заслуженные аплодисменты, начала следующую — неторопливую, немного грустную, о девушке в платье с зелеными рукавами[2]. И вновь изменился голос: стал мягким, мечтательным, точно пришедшим из какой-то далекой эпохи прекрасных дам и галантных кавалеров. Северус забыл об усталости, забыл о боли в ногах — он слушал и не мог поверить, что такое возможно.
Но вот отзвучала и эта... Исполнительница прижала ладонью струны и наклонила голову. Слушатели уважительно молчали.
— Еще одну — и все на сегодня, устала, — наконец объявила она. — Ксено, вы с Квиринусом ее слышали, а наш новый гость еще нет. Интересно будет узнать ваше мнение, Северус.
Она помедлила мгновение и тихо начала:
Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
В мерцающем свете фонариков он не мог быть уверен наверняка, но ему казалось, что смотрит она только на него и ему одному рассказывает давнюю историю о чести и мужестве сгинувшего племени, и плачет, и гневается и гордится...
Затих последний аккорд. Ксенофилиус наклонился к жене и ласково погладил ее по руке. Квиррелл перевел дыхание и поудобнее устроился в кресле.
— С тех пор как родила, не могу спокойно петь о мальчике, — раздумчиво проговорила Пандора. — Отказываюсь принимать любую смерть, особенно такую... когда даже не оставляют выбора. Хотя умом понимаю, что бывают ситуации, когда иначе нельзя. Вы согласны со мной, Северус?
— Да, — не сразу ответил он. — Но в этой истории я больше всего сочувствую не мальчику, а старику. Именно потому, что ему пришлось выбирать. И отвечать за свой выбор. Думаю, это гораздо труднее.
— А мне больше всего жаль потерянное знание, — вздохнул Квиринус. — Короли приходят и уходят, а утраченного не вернешь.
Дом уже давно спал, а Северусу все еще чудился перебор гитарных струн и нежный тихий голос. И прежде, чем провалиться в теплую темноту, чувствуя краем сознания, что сон будет крепким, освежающим и не принесет кошмаров, он прошептал одними губами, впервые понимая особый вкус слов:
— Моя святая тайна, мой вересковый мед...
______________________
[1] Не все потеряно, пока есть виски во фляжке — старинная ирландская песня Whiskey In The Jar.
[2] Общеизвестная Greensleeves.
Глава 37. Кресты над обрывом
Слова Пандоры подтвердились полностью: уже на следующий день ноги почти не болели и усталость чувствовалась заметно меньше. Он никогда не задумывался о том, насколько физически крепок или вынослив, в среде магов на это обращалось мало внимания. Но как тогда, в тоннелях, было неожиданно приятно ощутить в руке тяжесть клинка и яростную радость верного удара, так и сейчас собственная легкость шага и неутомимость в движении приносили новое, еще не испытанное удовольствие.
На холмах, вдали от жилья, росло немало полезных трав. Северус не упускал возможность пополнить свои запасы и обязательно приносил что-нибудь миссис Лавгуд.
Это быстро превратилось в традицию, и он уже специально выискивал кустики тимьяна посочнее и самые свежие цветущие стрелки шалфея, чтобы вечером вручить очередное душистое подношение. Она искренне благодарила и всякий раз с неизменным интересом выспрашивала, как гость провел день и что повидал. И ему не требовалось ни выдумывать, ни скрывать что-либо, потому что — он понял сразу — эта женщина приняла его таким, каков он есть.
А еще ее глаза перестали напоминать ему аптекарские пузырьки, и в какой-то момент даже стало стыдно за такое сравнение. Морская гладь под солнцем, то темнеющая, то обманчиво прозрачная, смотрела на него из-под выгоревших на кончиках ресниц, и от того на душе делалось и хорошо, и грустно одновременно.
К Лавгудам иногда заглядывал солидный, лысоватый, страдающий одышкой джентльмен — начальник Суссекского отделения министерского Сектора борьбы с неправомерным использованием магии Джайлс Уильямсон. При первой встрече с новоприбывшими он напустил на себя официальный вид, с пристрастием допросил о месте жительства и работы, потребовал предъявить палочки и долго проверял их на предмет недавнего применения непростительных заклинаний. Но по завершении всех формальностей оставил казенный тон, разрешил звать себя по имени и заметил, что тут хоть от Лондона и недалеко совсем, но особых строгостей со Статутом нет. При соблюдении разумной осторожности вполне допустимы и дезиллюминационные, и Чары отвода глаз, и вся бытовая магия.
— И вот еще что, господа, — добавил он, снова посуровев и понизив голос. — Симпатичных курортниц здесь много, а ваше дело молодое-холостое, поэтому предупреждаю: предохраняйтесь как угодно, но никаких «Обливиэйтов». В прошлом сезоне у нас уже были две девы марии с непорочными зачатиями... Ангелочков шкодливых я нашел, отбил им охоту святого духа изображать. Так что имейте в виду.
* * *
— И в самом деле, зачем кому-то стирать память о таких славных малых, как мы, например, — Квиринус проводил заинтересованным взглядом трех девушек в узких брючках, обогнавших их на дорожке, ведущей к холмам. — Правильно я говорю?