Боги, что же мне с тобою делать, друг? Не лекарь я, не обучен… Худо-бедно перевязать могу, сломанную кость зафиксировать. А тебе вон как досталось, да и кости, уж извини, у тебя такие, что хрен разберешь, где чего… Эх, тварочка ты, тварочка… Скорей бы уж мать Этарда приходила, что ли…
Отнес я парня на койку, уложил сломанным крылом вверх, для верности прихватил ремнями у пояса и под мышками. Полежи, приятель, на полубрюхе, даже если ты и не привык так спать. Потревожишь ведь кость, кое-как, на глазок, совмещенную. Понятия не имею, как лечат таких, как ты…
Редда запрыгнула к нему, облизала лицо, шею, улеглась рядом, и парнишка потянулся к ней, приткнулся к теплому песьему боку. Я укрыл его одеялом и парой шкур поверх и понял, что сделал все, что в моих силах.
Соорудил себе подстилку у печки по пути к двери. Ун, верная душа, на койку не пошел — завалился мне на ноги, припечатав их к полу накрепко.
— Эх ты, собачий сын.
Он вздохнул.
Ладно, пора и на боковую. Рассвет уж скоро. И, проваливаясь в сон, я вдруг подумал — а с утра-то из Бессмарага придут за парнем. Отдашь?
Но ответить себе не успел.
Альсарена Треверра
Леттиса растолкала меня еще затемно.
— Вставай, — шипела она, округлив глаза, — вставай скорее, а то опоздаем. Одевайся, бери деньги, и пошли.
Я повертела головой и обнаружила, что Ильдир поспешно натягивает платье. Леттиса была уже полностью одета, даже капюшон надвинула на голову.
— Ты что? — возмутилась я, — Такая рань! До утренней молитвы по меньшей мере шестая четверти.
— При чем тут молитва? Мы должны успеть раньше Малены. Иначе шиш получим. Шевелись, не зевай.
— Иль! — взмолилась я, — Что она затеяла?
— Не знаю, — флегматично отозвалась Ильдир, — По пути объяснит. Надеюсь. Одевайся, Альса.
Пришлось одеться, обуться, укутаться в плащ и спуститься за девочками в предутреннюю холодищу.
— Как ты собираешься выйти? — осведомилась Ильдир.
— Мы что, сбегаем? — испугалась я.
— Не сбегаем. Выйдем, расскажу, — Летта отмахнулась, — Ключ с тобой?
— Со мной. Только я тебе его не дам.
— Почему это не дашь?
— Потому это не дам. Чтобы у меня его потом отобрали?
— Ах, вот как? Ну и не очень-то хотелось, — она подумала, потом пожала плечами, — Хорошо. Давайте к воротам. Я разберусь с Вербой.
Летта крадучись зашла в привратницкую. Почти сразу вышла. За ней, в шлепанцах и ночной рубахе выползла Верба. Верба почему-то не ворчала и не бубнила себе под нос, как всегда. Молча она отперла нам ворота. И только проходя мимо я поняла — Верба продолжала преспокойно спать. Створка захлопнулась у нас за спинами, загремел засов.
— А она на нас не нажалуется?
— Она ничего не вспомнит, — Летта зевнула, — так что зря ты жалась насчет ключа.
— Ага? А следы?
— Лираэнская мнительность, — поставила диагноз Ильдир.
— Давай, рассказывай, — потребовала я, — Вскочили, ни свет, ни заря…
— Это все Норвов кофе, — неопределенно пояснила Летта.
Мы выбрались на занесенную снегом дорогу. Я опять обратила Леттино внимание на следы: даже если Верба ничего про нас не скажет, скрыть наше путешествие все равно не удастся.
— Чепуха. Когда эти сони-засони продерут глаза, дело уже будет сделано. Ха-ха! На этот раз в дураках останется Малена!
И она сделала несколько танцевальных па, взметнув полой снежный бурун.
О соперничестве Летты и Малены я прекрасно знала. Это было как бы состязание двух партий — старшие сестры и мирские сестры, предводительницами которых обе являлись. Малена, восходящая звезда Бессмарага, была любимицей матери Этарды. Летта же изо всех сил старалась ее переплюнуть.
Теперь у Летты появился очень хороший шанс. Вчера, напившись на ночь кофе, она не могла уснуть и от нечего делать размышляла о пойманной мужиками кадакарской твари. И додумалась вот до чего: кадакарская тварь по описанию очень и очень походила на некое таинственное существо, в старых текстах именуемое «пьющим кровь», «стангревом» на мертвом лиранате. Она даже кое-что процитировала на память: «Стангрев, Божьим промыслом наделенный разумом и речью, имеет образ с людским схожий, отличен же парой крыл, подобных крылам нетопырей ночных, летучих, не приемлет ни мяса, ни плодов земных, приемлет лишь свежую кровь тварей пернатых и четвероногих, коих не убивает, но усыпляет на время, дабы без помех насытить голод свой.»