Возок остановился, мы с нотариусом полезли наружу. Вернее, он вылез первым и галантно подал мне руку.
Стуро уже освободил Ирги от лыж и лыжных палок. Помог ему подняться. Они топтались, отряхиваясь, хлопая друг друга по плечам. Возница, вытаскивающий из-под сиденья увесистый сверток, обернулся, разглядел, наконец, Сычова братца и ахнул:
— Ой, да чтоб мне ослепнуть!.. Что это у него на закорках болтается?!
— Крылья, — ответила я со сдержанной гордостью.
Тут Стуро оставил Ирги. Распахнув объятия, подбежал ко мне. Глаза его светились такой радостью, что мне не достало духу лицемерить перед чиновником из города. Мы обнялись и расцеловались на глазах изумленной публики. Только после этого аблис соизволил обратить внимание на посторонних трупоедов.
— Д-добрый день! — вежливо поздоровался он на лиранате. Одарил всех саблезубой улыбкой.
Возница вздрогнул, а господин нотариус нашел в себе силы что-то пробормотать в ответ. Кажется, Стуро доставляло удовольствие ощущать их замешательство, и, что греха таить, некоторый испуг. Во всяком случае, улыбался он во весь рот.
— Давайте в дом, господа хорошие, — пригласил Сыч Охотник, — И ты, парень, тож заходи, — это вознице, — Я правила знаю. Два свидетеля надобны, чтоб все по закону.
Возница привязал лошадь к крыльцу, повесил ей на нос торбу с овсом и вслед за нами вошел в дом.
В комнате сразу стало тесно. Некоторое время все суетились, гремели табуретками, рассаживались. Я со своим кульком попыталась улизнуть за печку, чтобы там всласть налюбоваться на гравюры, но меня вернули обратно.
Господин Оденг разложил на столе писчие принадлежности, раскрыл принесенный с собой футляр для бумаг, а из него вынул два одинаковой величины листа.
— Любой важный документ составляется в двух или более экземплярах. В данном случае рекомендую ограничиться двумя бумагами — оригиналом и его полноправной копией. Из них первый останется у вас, милейший, — кивок Сычу, — а вторая поедет в столицу и будет храниться в архивах городской управы на случай утери или осложнений. Текст звучит следующим образом: «Я, имярек, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещаю свое имущество, каковым является то-то и то-то, наследнику (имя наследника)».
— Значитца, — Сыч поскреб в шевелюре, — с ентой бумажкой никто у парня деньгу отобрать не смогет?
Господин нотариус улыбнулся.
— Законным образом — нет.
— Ага, — обрадовался Сыч, — вот и ладныть. Пиши, господин хороший. Я, сталбыть, Ирги Иргиаро, по прозвищу Сыч, енто самое, в памяти и в уме… А наследник — вона, брательник мой.
— Что они делают? — шепнул мне на ухо Стуро. Он так и не сел, торчал у меня за спиной, вздыхал и переминался.
— Завещание. Потом объясню.
Сыч посмотрел на наследника и ткнул пальцем в бумагу.
— Того, господин. Это самое. На лиранате парень ни в зуб ногой. Он на найлерте балакает. На старом найлерте, такое дело.
— По желанию клиента документ может быть составлен на двух и более языках. Хотите продублировать текст на найлерте?
Сыч закивал. Перо плясало по бумаге, выделывая красивые загогулины.
— Завещаемое имущество — деньги?
— Да.
— Сумма, пожалуйста.
— Шесть тысяч. «Лодочек» каоренских.
Возница-свидетель присвистнул. Господин нотариус помедлил, прежде чем вписать в документ гигантскую цифру, однако никаких вопросов не задал и глаз не поднял. Скорее всего он был в курсе величины наследства, иначе как бы они с Сычом договорились насчет налогов? Впрочем, я никогда ничего не понимала в денежных делах.
— Имя наследника, пожалуйста.
— Э-э… Да пусть он сам назовется. Барышня, переведи, того, чтоб сказал господину нотариусу, как кличут его.
— Мотылек, скажи господину нотариусу, как тебя зовут. В документе необходимо твое имя.
Стуро заволновался.
— Я… — пробормотал он, — Иргиаро… да.
— Мотылек Иргиаро, — уточнила я.
Нотариус поднял бровь. Стуро засопел сердито.
— Нет. Мотыль. Мотыль Иргиаро.
Сыч ухмыльнулся, кусая кудрявый ус.
— Его зовут Мотылек, — обьяснила я, — он пока не очень хорошо знает лиранат. И еще, будьте добры, отметьте в бумаге, что он является стангревом. На найлерте — аблисом.
— «Наследник — стангрев Мотылек Иргиаро», — Зачитал написанное господин Оденг.
— Мотыль! — упрямился наследник.
Я обернулась, схватила его за длинную прядь, потянула к себе: