Довольно скоро всем стало понятно, что от Европы на Украине, только и славы, что её пуп, а сама она, как и прежде, недосягаемо далека, как говорится, Европа – в Европе, а Украина – в… А Украина – на своем месте, вот только место это не очень благозвучно. Как ни странно, но осознание этого прискорбного факта не лишило людей последней надежды…
– …Во металл покорежило, как ножом изрезало, – услышал он разговор волонтёров и посмотрел в окно.
Вдоль обочины стояли развороченные трупы машин – ржавые, унылые, печальные. Выгоревшие дотла и сброшенные за ненадобностью в кювет, они теперь служили всего лишь тенью недавней жизни. По спине у Богдана пробежал холодок. Он обхватил себя руками, чтобы согреться, и вернулся к далеким девяностым.
Страну беззастенчиво грабили. Делали это нагло, открыто, цинично. Переход госсобственности в частные руки сопровождался криминальными разборками, по большей части – с огнестрелом. В итоге народу разрешили полакомиться ничтожными объедками, выделив на каждую живую душу приватизационный сертификат, так называемый ваучер, обещающий долю в государственном имуществе. Но, то ли душ было больше, чем отвешенного имущества, то ли доля его мизерная – стоил ваучер пузырёк, и ни грамма сверху.
Криминальная пятилетка закончилась так же неожиданно, как и началась. Вокруг Киева выросли коттеджные поселки и частные зоны, закрытые от любопытного глаза трехметровыми бетонными заборами и пропускными пунктами с тяжёлыми шлагбаумами. На страже господского имущества денно и нощно трудились нагло-сытые охранники в новенькой хрустящей форме, с оттягивающей ремень кобурой на бедре, и молчаливо-важные горничные с дипломами о высшем образовании.
В рейтинге «Forbes» появились свежие украинские фамилии, граждане попредприимчивее и позубастее пересели в «лексусы» и депутатские кресла, пожиже и послабее – в областные рады и мэрии, а потом и первые, и вторые, отправив жён и детей в Париж и Куршавель, ломанулись зарабатывать «бабки», язвы и геморрой. Остальная же часть населения поняла, что она в пролёте, и у пролёта этого такие гладкие и скользкие стены, что не за что зацепиться, чтобы остановиться. Вот тогда-то и случился первый исход народа из Украины.
Как ни странно, первыми ушли женщины – стабильная интеллигенция: учителя, врачи, медсестры, те, чьим единственным богатством была медаль после окончания школы, дети – свои и чужие, или пациенты… Ушли те, кто не умел красть и стыдился этому учиться.
Почуяв золотую жилу, турагентства тут же взвинтили цены втрое, развернув бурную деятельность по продаже туристических путёвок и по обеспечению своих клиентов шенгенскими визами. За отдельную плату предлагалась VIP-услуга по оформлению загранпаспорта и помощь в выезде за рубеж в максимально сжатые сроки. Продолжили миграционную цепочку перевозчики, доставляя домработниц с горничными на непосредственное место их работы.
Года три «оттуда» не возвращались. Уезжали, звонили, пересылали или передавали деньги родным, но, чтобы вернуться, или в гости приехать – нет, этого не было. Помнится, в соседнем доме свадьбу играли, так невеста целый день в слезах ходила – мама, единственная родная душа, деньги на свадьбу прислала, а приехать сама не смогла – хозяева не отпустили.
Потом пошли слухи, что стали появляться, правда, опять-таки ненадолго – проведать детей, поменять паспорт и подать на развод, чтобы не кормить спившихся на халявные деньги мужей. Разговоров о том, где живут и работают, усердно избегали, ограничиваясь, как правило, непривычно-чужим словом «компаньонка»…
–…Ты смотри, церковную стену – в щепки, а колокол оставило, – раздалось в салоне машины. Говорил старший, Василий.
– Живой колокол, однако. Эх, накосячили тут наши, крепко накосячили… Натворили беды, прости Господи.
Православный храм у самой дороги, разбитый снарядами, иссечённый осколками, словно внезапно постаревший, напоминал уставшего путника с поникшей головой. Разрушенную стену уже успели кое-как отремонтировать, подрихтовать – дыры зашили досками, в окна вставили новые стекла, но купол ещё не трогали, поэтому казалось, будто он постоянно падает. Вспомнился Цевин: «От безделья мозги сносит…» Можно было поверить, ведь церковь – очень хороший ориентир.
– Нелепая война какая-то, ненастоящая… Будто понарошку…
Как и прежде, слова звучали по-домашнему спокойно, словно мужчины обсуждали соседского мальчишку, забравшегося на грядку в огород – побаловал, покуролесил озорник, что с него возьмешь? Но как же так – понарошку? Ведь гибнут люди по-настоящему, ведь снаряды взрываются в домах и храмах по-настоящему, по всей дороге машины сожжённые стоят, предприятия разрушены, шахты… Внезапно сильно разболелась голова. Казалось, там поселился молотобоец.