Рассказывал. И не раз. Но напоминать об этом было бесполезно. Когда речь шла о полетах, Малфой враз становился глухим идиотом.
Страхи и полёты
— Ну вот теперь, теперь-то его точно исключат! — в голосе Малфоя было столько мрачной торжественной радости, что Гермиону наконец-то отпустило. Впервые с начала урока полетов ей стало смешно. Честно говоря, переволновалась она изрядно.
Она начала волноваться еще тогда, когда Малфой объявил о дате первого занятия, и с тех пор все, что происходило вокруг, накручивало ее все больше и больше. Все будто с ума посходили, предвкушая, как они непременно покажут друг другу свою превосходную, отточенную годами практики технику полета. А Гермиона предвкушала, как опозорится. Нет, она ничего не имела против роли клоуна, но предпочитала все-таки эксплуатировать эту роль так, как сама пожелает, и тогда, когда ей это удобно. То есть, контролировать ситуацию. В данном же случае ничего похожего на контроль над ситуацией у нее не было и быть не могло. Она не то чтобы рассчитывала или знала — просто чувствовала, что с метлой она поладить не сможет, понимала, что пораженческое настроение шансов на успех не прибавляет, но изменить настрой просто не могла. Она боялась.
Она боялась, причем не полетов, а неудачи и реакции на нее однокурсников и преподавателя, и сама не понимала, с чего, собственно, ей это так важно. Пару раз ей даже снилось, как она падает с метлы. Испугаться она не испугалась, слишком уж недостоверно все это выглядело, но вот обидно было очень. Ржущие однокурсники с их вечными присказками о ничего не умеющих грязнокровках, в отличие от самого падения, ее воображению удались прекрасно. Вышло настолько похоже на правду, что Гермиона во время традиционной вечерней стычки чуть не припомнила Малфою приснившееся ей оскорбление. Хорошо, что вовремя сообразила, что что-то не то говорит.
Гермиона даже временно отложила в сторону магический этикет и три дня штудировала «Квиддич сквозь века» в надежде хоть там найти четкие теоретические указания, что и как делать во время полета. Указаний в книге действительно было хоть отбавляй. Чего не было, так это возможности получить представление о полете, поскольку большинство прикладных советов содержало в себе конструкции вроде «дальше действуйте, как обычно», «вы сами поймете, до какой степени стоит отклониться» и «разумеется, вам уже случалось...». Книгу Гермиона, тем не менее, прочитала от и до, надеясь, что если в полете с ней вдруг «случится», она будет помнить соответствующий ситуации совет.
Ее настолько заклинило на полетах, что на завтраке, выполняя дежурный номер «Грейнджер достает всех информацией о прочитанном», она явно переборщила с цитированием «Квиддича сквозь века», не отследила растущее недовольство старшекурсников и словила от кого-то Силенцио буквально за две минуты до прибытия почтовых сов. Страшно довольный ситуацией Малфой заявил, что поделится сладостями из дома с теми, кто попросит, и раздавая конфеты наперебой галдящим однокурсникам, злорадно наблюдал за лишенной возможности попросить Гермионой. Она мысленно усмехнулась этой мелкой вредности: сладкое она любила гораздо меньше, чем средний ребенок, спасибо родителям, многократно, занудно и доходчиво объяснявшим, чем именно чревато неумеренное потребление конфет. Обиду она, конечно, все равно изобразила: ей не жалко, а Малфою приятно.
Малфой вообще был взвинчен с самого утра — видимо, это предвкушение триумфа на уроке полетов делало его совершенно невыносимым. В результате он прицепился к Невиллу, получившему по почте какой-то стеклянный шарик, чуть не попался Макгонагалл и чудом не лишил факультет баллов. Сама Гермиона наблюдала эту сцену, стоя неподалеку от преподавательского стола и кидая умоляющие взгляды на демонстративно не замечавшего ее декана. Конечно, он знал о том, что она под Силенцио, в этом она даже не сомневалась, но помогать он ей не спешил. Спокойно закончил завтрак, прошел мимо, обернулся, смерил ее осуждающим взглядом и сказал:
— Я догадывался, что ваше воспитание оставляет желать лучшего, мисс Грейнджер, но не до такой же степени. С преподавателями принято здороваться, прошу учесть на будущее.
Гермиона собралась было умереть на месте от возмущения и воспылать праведным гневом, но вместо этого тихо откашлялась, проверяя голос, и ответила:
— Извините, сэр, я задумалась. Доброе утро, профессор Снейп.
— Так гораздо лучше, — кивнул он.
— Большое спасибо, — не удержалась она, спеша рядом с ним к выходу из Большого Зала.