Нелегальный переход границы состоялся в бочке с двойным дном. Верней, с тазиком на голове, куда налили какую-то резко пахнущую дрянь. У маленького паршивца везде подвязки – прямо Штирлиц, а не хорёк. Хотя предосторожность оказалась излишней: никто в их бочку не заглядывал. Инга в ней чуть не задохнулась, мечтая кого-нибудь убить. По счастью, каверна оказалась короткой. А на той стороне их вытряхнули практически сразу. И опять посреди леса.
Мав-шал потащил её в чащу, забрасывая инструкциями:
– Инея, ты это. Как у поместья сядешь, человеком не оборачивайся. Просто сдуйся, как только сможешь. И никуда не ходи. Я сначала сам сгоняю разведать.
– Конечно! Куда мне без тебя? – деланно озаботилась Инга, стараясь не улыбаться.
Перелёт был коротким на максимально доступной ингири высоте. Дышать было тяжеловато, крылья шевелились, как варёные. Вскоре они приземлились у небольшой фазенды, обнесённой высоченной стеной.
Спускаясь, Инга оценила подлинную красоту двухэтажного дома и его пристроек. Единый ансамбль из белого камня среди кипарисов. Ну, или чего-то очень на них похожего. Огромный многоступенчатый бассейн манил понежиться. Дело к вечеру, а дневное светило выкладывается на полную катушку – словно последний день живёт.
Кустарник вокруг белых зданий исключительно нежной весенней зелени. В которой кое-где мелькают ажурные компактные постройки: по всей видимости, беседки. Для гламурных прогулок и амурных мероприятий.
Не поместье, а прямо-таки архитектурный шедевр. Особенно на фоне всего прочего местного незатейливого зодчества. Если он родился в голове самой Уйтолы, то вкус у неё превосходный – завистливо признала Инга. Поэтому для самооценки предпочтительней считать, будто магинька тут ни при чём. И пребывать в этом ласкающем душу заблуждении.
Тёмная шкура ингири позволила Инге залечь под живописной группой фруктовых деревьев почти у самой стены. Крысо-хорь моментально исчез. Она задремала – как-то умаялась за эти два дня. Услуги её перелётной компании начали входить в моду. А если учесть отсутствие конкуренции, со временем на эту компанию начнёт зариться всяк власть имущий.
Вот, кстати: нужно подготовить рекламную акцию. Запустить слушок, будто ингири выбирает себе единственного всадника на всю жизнь. Популярная фишка из жизни разумных литературных драконов отлично послужит для пресечения всяческих поползновений. С неё хватит одного Босха со всем его зверинцем. Если уж сама намерена на них ездить, так и возить эти саночки не зазорно. Баш на баш.
– Инея! – похлопал по плечу Мав-шал. – Пора.
Ингири приоткрыла один глаз. Повела им вокруг, не обнаружила объект спасательной операции и зевнула во всю арбузную пасть.
– Она со мной не пошла, – слегка приуныл парнишка. – Сказала: ни за что не пойдёт замуж за какого-то торгаша. Плевать она хотела на его богатства.
Инга захлопнула застрявшую на полпути пасть. Спасли принцессу – так твою и растак. Она что, здесь по доброй воле? Или уже в плену определилась с приоритетами? Девочка-то взросленькая: тридцать два годика, если верить Босху. В пересчёте на средний возраст землян двадцать четыре или пять – тоже не малолетка. Значит, это решение, а не просто капризы.
Хотя, ничего это не значит – внесла поправку Инга и поднялась. Придётся свести знакомство – никуда не денешься. Прежде чем послать человека подальше, нужно убедиться, что это единственно возможный выход. И для неё наихудший: четвёртую невесту взять больше негде. Если только не подсунуть женихам настоящую ингири – пускай дрессируют. Вот будет умора.
– Ты куда? – забеспокоился Мав-шал, пытаясь заглянуть ей в глаза.
Инга распахнула крылья и махнула рукой на стену, дескать, лечу на переговоры.
– Там же собаки! – зашипел он. – Я еле проскочил. Ты что, не слыхала, как они надрывались?
Инга отмахнулась и указала большим пальцем на спину, дескать, ты со мной?
– А куда я денусь? – едко выплюнул Мав-шал и обернулся.
Она подцепила его под брюшко и взлетела вверх свечой. Зависла над крышей, оглядела дом и приземлилась на широком балконе второго этажа. Тотчас обернулась и присела за балюстрадой из пузатых разноцветных балясин. Внизу, тем временем, с оглушительным возмущённым лаем носились псы.