— А почему мы должны тебе верить⁈ — нашёл слова Адульядеж. — Лживая тварь вроде тебя может наплести что угодно!
Я хотела пожать плечами, но на них давили холодные руки охранников. Они так и не согрелись за всё это время.
— Не хотите, так не верьте, — сказала я скучным голосом. — Я что могу сделать?
— Позвольте узнать, — быстро сказал Арунотай, пока Адульядеж не разразился новой гневной тирадой, — а кто вы на самом деле?
— Странствующая махарьятта, — без запинки ответила я.
— Но имя-то у вас есть? — внезапно тепло улыбнулся Арунотай.
Я даже оторопела немного от этой улыбки. Человек, который только что узнал, что его несколько месяцев обманывали, не может так радоваться обманщику.
Я прикинула, стоит ли отвечать. С одной стороны, для семьи безопаснее было бы, останься я безымянной. С другой, если я откажусь назваться, то моя история вызовет больше вопросов, и на них станут искать ответы. С третьей, многие ли укажут, что у главы Суваннарат была дочь Ицара? Отец наверняка уже оповестил городские власти о том, что я больше не вхожа в клан, а если к нему самому придёт, он так и скажет, что за мои выходки не отвечает, ибо отлучил меня от семьи. Конечно, я могла просто выдумать имя, но если обман вскроется, больше ни одному моему слову никто не поверит.
— Ицара, — выдохнула я, чувствуя внезапную чуждость этого имени. Я, оказывается, привыкла быть Кессарин. А Ицара осталась где-то в прошлом, на Жёлтой горе, вся такая правильная, сильная и смелая.
— А из какого вы рода? — тут же уточнил Арунотай, не прекращая улыбаться. Моё имя, кажется, ничего ему не сказало.
— А рода у меня нет, — хмыкнула я, и это была чистая правда.
— Как вы могли принять за мою дочь какую-то безродную потаскуху⁈ — не удержался Адульядеж.
А я внезапно задумалась, каким образом он попал на Оплетённую гору. Барьер сняли ради него? Как-то это казалось не лучшим решением, когда амардавика пропала вместе с сильнейшим охотником, а его жену держат под стражей. Мало ли какие тут ещё кроются заговоры и как взбаламученные махарьяты воспользуются такой возможностью? Но не через тайный лаз же его привели…
Арунотай смерил меня внимательным взглядом.
— Смею предположить, что прани Кессарин подготовила себе замену должным образом. За время проживания, э-э, прани Ицары на горе я не заметил, чтобы она испытывала неловкость в общении или неподобающе одевалась.
Я чуть не вытаращилась на него, только усилием воли заставив себя опустить глаза. Зачем Арунотай сам предложил объяснение? Почему не спросил меня? Я бы не сказала, что он оправдывался перед Адульядежем: скорее уж, канан был для него сейчас досадной помехой. Но если он хотел вывести меня на чистую воду, то зачем ему давать мне подсказки?
Адульядеж только зарычал и снова начал метаться по комнате, но вдруг встал, как вкопанный.
— Это Нираны. Это точно проклятые Нираны её выкрали! Их молокосос ещё когда подбивал к ней клинья, ни одного праздника дома не сидел, будто мёдом ему в Чаате было намазано. Наверняка его работа!
Я постаралась расслабить лицо, чтобы не выдать узнавания. Конечно, если Джароэнчай открыто ухаживал за Кессарин и даже просил её руки, а она сама скандалила с отцом, отказываясь выходить за кого-либо другого, то Адульядеж должен был первым делом подумать на Нирана. Тут я могла сколько угодно играть в молчанку, его это не выгородит. Другое дело что он, наверное, предусмотрел такой поворот и как-то подготовился давать отпор, может, прятать Кессарин или прикрываться ложной женой… В любом случае, я не хотела спутать ему фишки.
Канан продолжал разоряться, костеря меня на чём свет стоит и тыча в меня сухим пальцем с морщинистыми костяшками. Я перестала слушать. Скорее бы всё это закончилось, и меня вернули в тюрьму. Лучше уж лежать на пальмовых листьях и смотреть в потолок, чем слушать эти вопли. А там, может, канана самого лианы сожрут или сноп утянет в болото… Мало ли, должен же мировой порядок хоть иногда торжествовать.
Мне снова вспомнились слова Великого Ду: иногда, чтобы восстановить мировой порядок, его надо сначала ещё больше порвать. Отец вторил ему почти слово в слово, но он ещё и считал, что каждый сам выбирает, быть ли ему тем человеком, который запустит обновление мира. Он думал, что у меня достаточно для этого смелости. Вот только кроме смелости должно быть ещё и желание. А я желала похлёбки с лапшой и сухой лежанки, и чтобы больше никогда не видеть ни Вачиравита, ни Чалерма, ни… ни отца. Ради кого мне проявлять свою смелость? Ради простых людей, которых в отместку мне превратят в кусты?
Пока я размышляла обо всём этом, Арунотай с кананом о чём-то заспорили. Кажется, канан требовал меня казнить или как-то ещё сурово наказать, а Арунотай, как всегда, не хотел идти на жёсткие меры.