- Послушай, - Паша в нетерпении схватил её за руку, - я могу помочь. Из доклиники выходит исследование. Одно из самых перспективных по моему экспертному мнению, - конец фразы он начал проговаривать быстро, затем решил, что лучше вдавить больше фарса в слова. Предложение вышло размазанным и нелепым.
- Ты же видел прошлогодний отчёт по прерванным во 2 и 3 фазе испытаниям. Какая патология на первом месте?
Она смотрела на него с прищуром, пристолбив взглядом к табуретке. Паша улыбался.
- Ты вспоминаешь, когда злишься. - Продолжая улыбаться, сказал он.
Ольга смотрела на него, закусив губу. У одних болезнь прогрессирует годами, другие теряют дееспособность уже через месяц-другой. Новые препараты, успешно проверенные на крысах, людские болезни старательно игнорируют или обрастают побочными эффектами. Чаще всего конечно в игру вступают силы фармацевтического рынка - самого циничной и беспощадной инфраструктуры, придуманной бизнесом. Исследования рандомизируют, везде снова и снова приходится играть с вероятностями.
- Я ведь даже не знаю, в какую группу попаду! А если я буду получать пустышки... до конца?
- Ты не попадёшь в контрольную группу, - твёрдо сказал Паша. Профессиональная этика, забитая в угол и придавленная сапогом, даже не пыталась сопротивляться, только раскалялась, прожигая обои на гипсокартонных стенах души.
***
Расписанная красными крестами «Газель», сверкая проблесковым маячком, остановилась у подъезда. Выпрыгнувший из машины фельдшер фигурой и походкой больше напоминал уголовника, несмотря на форменную куртку «Скорой помощи».
- Але, бабуля! Вы где?
- Опять нет тела? - сонно поинтересовалась его напарница, наполовину высунувшись из машины.
- Тела нет, - развел руками фельдшер.
- Нет тела, нет дела. - Девушка решительно захлопнула дверцу, оставив открытым окно.
- Не, подожди, - мужчина побрел к детской площадке, спотыкаясь о скамейки и собирая боками грязь с припаркованных где попало машин, - тоже мне добропорядочные граждане, вызвали и свалили, делать нам больше нечего, «потеряшек» подбирать, для этого волонтеры существуют или на крайняк милиция... Опа, вот мы где!
Ольга Аркадьевна сидела на качелях, завернувшись в клетчатый плед, и постепенно замерзала. Ей не было страшно или холодно, внутри теплилось какое-то внесознательное спокойствие и всезнание. Она вяло и невпопад отвечала на вопросы мужчины и женщины, попеременно встряхивающих ее за плечо, не понимая, какое им до нее дело, а, когда они исчезли, тут же забыла о них. Внезапно что-то большое и громкое навалилось на нее, загородив слабое свечение фонаря. Она пронзительно закричала и в каком-то первобытном ужасе вцепилась зубами в волосатую лапищу этого нечто. Страх заполнил весь объем, что любезно освободила память, оставив небольшой наблюдательный пузырь сияющего безразличия.
- Так, допустим, сегодня было всякое, - вставляя мат через слово, фельдшер обрабатывал укус спиртовой салфеткой, - но вот бешеные старушки на меня еще не нападали.
- Может она не бешеная, - второй номер, даже не пытаясь открыть глаза и перестать спать на ходу, снимала кардиограмму с «потеряшки», - может она вампир. Сейчас выйдет луна из туч и начнется трансформация...
- Че-то какая-то бурная фантазия у тебя сегодня, - подозрительно заметил мужчина, - надо бы пересчитать ампулы с наркотиками...
- Кстати о птичках, - девушка швырнула в напарника кардиограмму и принялась убирать провода, - может ее реланиумом ширнуть? А то мне с ней еще в салоне ехать, вдруг она и меня укусит, и будем вдвоем выть на луну...
- Ага, счас! Да нас вся подстанция засмеет: старушку победить не смогли! Поехали что ли в дежурную неврологию.
И доблестный экипаж «скорой», мягка шурша новенькими еще не проколотыми шинами, помчался в дежурную больничку исключать инсульт, потом - в дежурную терапию, где агрессивная медсестра, видимо жертва энерговмапиров-сердечников, решительно захлопнула дверь к терапевту, посоветовав бригаде доехать до психбольницы и пристроить бабулю с диагнозом «прогрессирующая деменция». Там Ольгу Аркадьевну и перехватил Белоусов, проснувшийся посреди ночи от острого ощущения «все в порядке, но не совсем».
Ольга сидела на скамейке в приемном покое, держа Белоусова за руку, и постепенно оживала. Когда ее лицо окончательно приобрело осмысленное выражение, Пашка решился задать вопрос.
- Ты как?
- Я помню. - Тихо сказала Ольга. Она, как ни странно, помнила в подробностях тот промежуток времени, когда потеряла память, помнила ощущение теплой первозданной неопределенности и тосковала по нему. Прошлое лежало в одной плоскости с настоящим, и лишь будущее оставалось сокрытым, не представляя собой при этом никакой загадки. Она впечаталась лицом в устало обвисший пиджак Пашки и беззвучно заплакала. Стараясь не двигать корпусом, Пашка обнял ее свободной рукой. Он чувствовал, что это не слезы страха или беспомощности. Так плачут, те, кто в попытках не потерять надежду, безнадежно потеряли себя.