***
- Тебе подлить? - Белоусов потянулся к чайнику.
- Не надо, - коротким жестом остановила его Ольга и, о чем-то задумавшись, уставилась в окно. От природы не очень наблюдательный, Белоусов отметил, как заоконный пейзаж отразился на серой с медно-зеленоватым отливом радужке. «Все существует до тех пор, пока кто-то об этом помнит».
- Тебе никогда не казалось, - она порвала молчание как паутину в углу, нетерпеливо сметая остатки со стены и вытирая запыленные руки, - что те, кто пытались определить в хаосе происходящего высший замысел, начисто лишены наблюдательности? Я строила теории как воздушные замки, одним мысленным усилием логически связывала ничем не сопоставимые части и тут же, не задумываясь, их разрушала. Они говорили, что я гений, уникум, дар, свалившийся человечеству на голову, а я старалась не зазнаться, понимая, что стоит поверить во что-то постоянное - весь метод полетит к чертям. Нет, я не гений, я просто... думала, как создатель этого мира. И знаешь что? Я нашла только одну закономерность. Кто-то нарочно издевается над логикой, выстраивая события в единственно возможную цепочку, лишенную всякой последовательности. Логика до гениальности проста: вся логика в том, что ее нет, понимаешь?
Пашка продолжал молчать. Он понимал, что должен что-то сказать, что-то жизнеутверждающее и важное, но молчал. Любовь никому ничего не должна, она просто есть и все.
- У меня была теория, - чуть спокойнее продолжала Ольга, - о забывающем надмозге.
- Забывающем что?
- Проницательность выражается в правильных вопросах. Ты как всегда проницателен, друг мой, - внезапно в Ольге включилась преподаватель с многолетним стажем, заведующая кафедрой и сессионный ужас студентов, - существует, знаешь ли, такой больцмановский мозг, метагалактический объект, точнее даже субъект, единственный настоящий субъект, потому что все прочее - его фантазия. Симуляция, виртуальная лаборатория, как ее ни назови. Он изучает, понимаешь? Ставит опыты... и все время забывает. И повторяет, снова и снова. Войны, болезни, массовое безумие, все повторяется раз за разом, а он делает выводы и тут же забывает.
- Интересная теория, - Пашка, задумавшись, покусывал кончик чайной ложки.
- Возьми печенье, у меня нет лишних столовых приборов, чтобы тебя кормить, - мимоходом бросила Ольга и внезапно замолчала, вычерчивая взглядом какие-то непонятные знаки на стене, - а вы мне нравитесь... - каким-то нехорошим шепотом произнесла она, - вы смешные, наивные, проницательные. Добрые вы. Только... я все время забываю, зачем вас создал. Non est priorum memoria sed nec eorum quidem quae postea futura sunt erit recordatio apud eos qui futuri sunt in novissimo[2]. Я... оставлю вам время. Может, если вы будете, умирая, забывать, я что-нибудь вспомню?
Она развернулась и уставилась на собеседника колючим немигающим взглядом. В узких от солнечного света зрачках плескалось безумие.
- Это я, Паша, - устало и успокаивающе сказал он, - Паша Белоусов.
***
Перемены наступали медленно, но в ретроспективе весьма заметно. Ольга, как ни странно, становилась светлее и мягче. «С каждой отпущенной болью уходит какая-то частица тебя, - размышлял Белоусов. В последнее время он увлекся художественной литературой с философским уклоном, - видимо, это и в обратную сторону работает». Наблюдать за Ольгой было больно, но терпимо. Он знал, что примет ее любой, даже если однажды она его больше не вспомнит.
Ольга Аркадьевна аккуратно разборчиво подписывала старые фотографии. Лица на снимках непринужденно улыбались, беспечно бросая взгляды в пустоту будущего. Она знала, что забудет буквы раньше имен тех, кто изображен на фото, но все равно подписывала, как будто извиняясь за что-то перед улыбающимися лицами. Белоусов молча смотрел на нее, прислонившись к косяку.
- Опять ты здесь. Как ты вошел?
- Я сделал дубликат ключей. - Она сама дала ему ключи «на всякий пожарный случай» и начисто об этом забыла, а он по привычке тактично ей не напомнил.
- Как там твои испытания в третьей фазе? Что за препарат-то?
- Таргетные деструкторы амилоидных бляшек. Я не особо вникал в теорию, это не мой профиль, статистически результаты неплохие.
- Поставь меня в программу... Если можно. Пожалуйста.
Пашка задумался. Он вдруг вспомнил агонию разума в безумных зрачках и сменившую ее ужасающую пустоту. Интеллект гения, лишенный своей библиотеки и лаборатории, затравленно бегущий по мышиному лабиринту психофармакологического стенда. Усталость и ожидание тишины, на которой все закончится.