Но, поскольку факультет проштрафился, начавшиеся исключения не ограничились редакцией «Бюллетеня». Примерно одновременно с нами был отчислен Вадим Янков – за бойкот столовой и вообще за длинный язык. Должен был уйти «по собственному желанию» Серёжа Смоляк, замеченный в разных неортодоксальных высказываниях, в том числе, на активе 23 ноября.
Реакция мамы
Не так давно моя добрая знакомая (Асмик Григорян), впервые услыхав о подробностях этой истории, всплеснула руками: «Бедные ваши мамы!». Она и не подозревала, насколько была права.
Родители мои узнали обо всей этой истории таким образом. Кто-то из маминых сослуживцев как-то, придя на работу, поспешил её порадовать: «А вы знаете, что Би-Би-Си говорило о вашем сыне?». И выдал маме всё, что успел уловить в эфире: волнения среди студентов МГУ, студент Михаил Белецкий как один из главных бунтовщиков, готовящиеся ректоратом репрессии. Мама потом говорила мне, как всё это восприняла. В её памяти всё ещё был 37-й год, она уже представляла меня в застенках ГПУ, издевательства следователя. Не знаю, как у неё хватило сил это перенести. Сразу же позвонила мне, я, как мог, пытался её успокоить. Конечно, это было не в моих силах. Тогда она бросилась в Москву и стала ходить по университетскому начальству. Понятное дело, все они её успокаивали в таком духе: не переживайте, ничего страшного, ваш сын немного поработает, а потом опять вернётся в университет. Конечно, только это они и могли говорить, но я им за это искренне благодарен – эти заверения несколько успокоили маму, по крайней мере, показали: времена изменились, и можно надеяться, что ничего особенно страшного мне не угрожает.
В результате, как и в случае с моим ранением, мама стала отмечать день моего исключения как день, когда я избежал страшной опасности. Всю оставшуюся жизнь она постилась два дня – в среду и в пятницу. (Хотя моё исключение пришлось на вторник, мама как-то ассоциировала его со средой).
Устройство на работу
Теперь мне надо было устраиваться на работу.
Уже новый декан (или замдекана?) Сергей Львович Соболев, кстати, до того мне совершенно не известный и меня, тем более, не знавший, сразу же со мной поговорил. Смысл его слов, насколько я помню, заключался в том, что факультет, отчислив меня, не снимает с себя ответственности за мою судьбу.
Вообще в силу общего оптимизма и в результате этих разговоров у меня совершенно не было впечатления, что я оказался за бортом жизни и должен радоваться любой возможности выкарабкаться. Напротив того, мне представлялось, что передо мной открываются разнообразные возможности, и важно только не прозевать лучшую.
Соболев начал с того, что свёл меня с представителями нескольких «ящиков» (так назывались закрытые военные организации) в ближнем Подмосковье. Жест показательный, поскольку такое трудоустройство считалось довольно выгодным. (А, может быть, с одним из «ящиков» меня свёл мой родственник Женя Наумов – вспоминается, что был какой-то такой разговор. Вот только как я при этом смотрел ему в глаза?) Кажется, дважды я являлся на беседы с, условно говоря, полковниками, и оба раза мы оставались друг другом недовольны. Им всё-таки полагалось присматриваться к анкете поступающего и обращать внимание на его поведение при встрече, а я ни тем, ни другим не мог их порадовать. Держался вольно и нагловато, так, как будто оказываю им услугу, рассматривая их предложение. Меня же сразу оттолкнула вся атмосфера их учреждений: солдат при входе, узкие коридоры с казённой темно-зелёной окраской, сами полковничьи физиономии. Да и перспектива работать на военного монстра, сидеть от звонка до звонка в этой казарме мне не подходила.
Хотя эти попытки сорвались, Сергей Львович не прекращал усилий. Теперь он сообщил мне, что порекомендовал нас с Эдиком в три вновь открывающихся центра, связанных с электронными математическими машинами (так тогда назывались компьютеры): в Пензе, Тбилиси и Ереване. Вариант Пензы я отложил на последнее место – стоит ли ехать в какую-то российскую провинцию? А вот Тбилиси и Ереван мне импонировали – прекрасные экзотические города, столицы таких интересных республик.
Разговор с тбилисцем прошёл не очень удачно. Судя по всему, это был опытный кадровик, разглядывавший меня сквозь призму анкеты. Правда, в отличие от наших кадровиков, по-восточному любезный. Резюме его было такое: вы, конечно, очень интересный и перспективный работник, но для начала вам лучше ознакомиться с кавказской спецификой в Ереване, а через годик-другой, если захотите, мы вас тоже с удовольствием примем.