В отделе был смешанный коллектив – наполовину из приезжих, наполовину из местных. Из последних мне запомнились две милые девушки Нелли и Джули, ставшие моими первыми учительницами армянского языка, да и вообще консультантками по местной истории, литературе и образу жизни.
Более забавные впечатления у меня остались ещё от одного местного коллеги по имени Габриэль Габриэлян – в отличие от всех нас, пожилого, лысого и толстоватого. Вспоминаю я его здесь ради любопытной истории с его именем. В конце 40-х, когда развернулась борьба с космополитизмом, родители решили, что такое имя носить опасно, и переименовали его, дав идеологически выдержанное имя Лаврентия. Каково же было их потрясение, когда самый знаменитый Лаврентий оказался агентом мирового империализма! Пришлось переименовывать обратно.
Поскольку я заговорил о работе, стоит вспомнить и её формальную и материальную стороны. Как человек без высшего образования я был принят на должность лаборанта (временно) с окладом 690 рублей. (Это соответствовало 69 «послереформенным» рублям 1961 года). Если вспомнить, что в МГУ я имел 290 стипендии (плюс иногда 25% как отличник) плюс 300 помощи родителей, и учесть несопоставимость цен на питание в МГУ и в Ереване, становится ясно, что по сравнению со студенческим временем я несколько обеднел. Однако через несколько месяцев я получил повышение на должность техника, а к концу года – и старшего техника, так что моё материальное положение стало чуть лучше. Во всяком случае, голодным я бывал нечасто, а особо больше мне было и не надо.
Эдик Стоцкий
Самым близким мне человеком и самым интересным собеседником в этот период жизни был Эдик Стоцкий. Мы дружили с ним ещё в Москве, а здесь окончательно сблизились. Мягкий, несколько флегматичный, как бы по-детски наивный, так и хочется сказать – не от мира сего, он вызывал безусловную симпатию у всех, кто его знал. Его эрудиция в вопросах литературы и искусства делала его интереснейшим собеседником. Эдику, как и мне, нравилось в Ереване, он с интересом вглядывался в жизнь новой страны. Кроме того, здешний климат оказался очень благоприятным для его здоровья. Он всю жизнь болел астмой, из-за неё уехал в Москву из Ленинграда от мамы. А сухой и жаркий летом ереванский климат очень благотворно действовал на его здоровье, и здесь он о своей болезни почти забыл. В Ереване Эдика настигло горестное известие – пришла телеграмма о смерти отца. Помню, как он сидел, отвернувшись к стене, и плакал.
Наше совместное пребывание в Ереване было недолгим. В конце лета Эдик возвратился в Московский университет после своего полугодового «отпуска». Он писал мне письма в Ереван. Позже, когда и я вернулся в Москву, мы часто виделись. А умер Эдик совсем молодым – из-за приступа той же астмы.
Жизнь в Чарбахе. Товарищи по общежитию
Как же мы жили в Чарбахе?
Большинство его обитателей ещё вчера были студентами, и для них чарбахское общежитие стало естественным продолжением вчерашнего ленинградского или ростовского – с поправкой на то, что кое для кого, здесь поспешно женившегося, это общежитие было семейным. (Конечно, для нас с Эдиком после аристократического общежития МГУ разница была куда заметнее). Общее настроение и нравы тоже были студенческие. Мы чувствовали себя сплочённым коллективом, тем более что все вдруг оказались как бы в чужой, хотя и дружественной стране, к которой как-то нужно привыкать и приспосабливаться. Мы быстро сдружились, каждый из нас всё свободное время проводил с соседями по общежитию, вместе готовили и ели в большой, общей на наше здание кухне, утраивали общие вечера, вместе ездили гулять в город или за его пределы.
Кстати, питались преимущественно коллективно, коммунами, каждая из которых обычно состояла из обитателей одной из комнат. Если в комнате жили девочки или хозяйственные ребята (вроде Юры Тутышкина), то и обеды готовились обстоятельно, и холодильник (большой, общий на всех) ломился от запасов, а остальные, глядя на них, облизывались. А если, как в нашей, ребята беспечные и с ленцой, то соответствующая часть холодильника пустовала, обеды готовились спустя рукава, а уходили с них наполовину голодными. К последнему варианту подталкивало то, что покупка продуктов составляла проблему, ездить за ними приходилось достаточно далеко, потому что в нашу институтскую лавчонку почти ничего не завозили. Само собой разумеется, стол нередко украшался вином, как магазинным, так и домашним, купленным у крестьян соседнего Нижнего Чарбаха. Обедали же мы все вместе и организованно в столовой рядом с аэропортом, куда нас возили институтским автобусом. Официантка Ляля разносила по столам харчо и люля-кебаб, чем наше знакомство с армянской кухней на этот период и ограничивалось.