В Чарбахе мы с Эдиком жили в одной комнате. Кроме нас, в ней жили ещё Абдул Кадиров и Карен Матевосян. С Абдулом мы оба подружились, хотя, конечно, не настолько, как друг с другом. Он был или казался гораздо взрослее большинства из нас. Суровый, неулыбчивый, немногословный представитель малочисленного горского народа лаков. Судя по всему, Абдул был хороший специалист. А переплетение горской и городской ленинградской культуры делало его интересным собеседником.
Мне неплохо запомнились многие из моих чарбахских товарищей, я был бы рад и сегодня встретиться с ними. Но боюсь, мне было бы трудно охарактеризовать их так, чтобы увидел читатель.
Расскажу только об одном – Косте Каспарове. Среди чарбахских обитателей было непропорционально много русифицированных армян – то есть таких, многие поколения которых прожили в России, успев за это время полностью утратить связь с исторической родиной. Таким был и Костя (как и упомянутый Карен Матевосян). Родом он, кажется, из Ростова, а учился в Ленинграде, так что и воспринимался как ленинградец. (Любопытно, в Чарбахе не подчёркивалось, но чувствовалось происхождение каждого: это – ленинградцы, это – ростовчане, а мы с Эдиком – москвичи. Хотя ни одно из этих «землячеств» не выступало в роли отдельной компании). Стройный смуглый усатый красавец – сразу видно, кавказец. По менталитету – смесь ленинградца с южанином. В отличие от традиционных кавказцев, совсем не склонный приударять за женским полом; в этом отношении совершенный северянин. Весёлый, компанейский, легко сходящийся с людьми, так что я с ним тоже быстро подружился. Приехал он в Ереван, ни слова не зная по-армянски, язык мы учили одновременно, и подозреваю, что за время нашего пребывания я преуспел больше.
Для меня Костя был интересен ещё в одном отношении – он был профессиональный альпинист, мастер спорта. Каждое лето на два месяца уезжал в альпинистские лагеря. Как бы ни горели производственные планы, как бы ни противилось начальство, приходила бумага из Совета профсоюзов: «Просим направить тов. Каспарова К. Н. в распоряжение государственного комитета СССР по физкультуре и спорту для работы в качестве инструктора по альпинизму» и так далее. И деваться начальству было некуда. Как всякий нормальный альпинист, Костя был не чужд интереса к любым путешествиям и прогулкам, особенно в таких горных краях, как Армения. Так что в его лице я приобрёл надёжного спутника.
Переписка
Но, насколько помнится, для нас с Эдиком едва ли не большее значение, чем контакты с новыми коллегами и приятелями, имели связи со старыми друзьями. Мы с нетерпением ждали их писем и охотно сами писали о своей жизни. И большинство из них отвечали нам взаимностью. (Не буду упрекать тех, кто нас письмами не баловал, – ведь это не потому, что нас забыли, – просто бывает такая болезнь, эпистолярная лень). Почти все мои друзья, названные в предыдущей части, писали много и содержательно. Хотя с большинством из них Эдик раньше был не особенно близок, переписка с ними установилась общая – из Москвы мы теперь виделись братьями-близнецами, и нас не слишком разделяли.
Кажется, единственными нашими общими друзьями до отъезда из Москвы были Наташа Горбаневская и Юра Манин. Нас всех четверых объединяли общие литературные интересы, все считали себя в какой-то степени поэтами – мы с Эдиком совершенно незаслуженно. В основном на поэтические темы и переписывались теперь. Наташа и Юра, в это время заметно сдружившиеся, слали нам свои стихи, стихи замечательные. Я и сейчас с любовью перелистываю листы, исписанные двумя мелкими аккуратными почерками, вспоминая и своих молодых тогда друзей, и жизнь в Ереване.