Вина и коньяки
Не менее странным для приезжего из России было и другое – отсутствие пьяных на улицах. В магазинах никто не покупал водки. Она, в общем-то, не во всех магазинах и была – не было спроса. Но в любом доме, где нам доводилось побывать, на столе были коньяки и вина. Создавалось впечатление, что армянин не садится без них за стол.
Тут вспомню один эпизод. В нашем общежитии жила простая армянская семья – рабочего из нашего института. Однажды вечером я с кем-то из приятелей зачем-то к ним зашёл. Бедность обстановки бросалась в глаза. Они ужинали, конечно, пригласили нас, мы не без труда отказались. Молодая женщина грудью кормила младенца, одновременно пригубливая из рюмки коньяк. Мы поинтересовались, не вредно ли это для него. «Зачем вредно?» – ответила молодая мать, в подтверждение этого мнения поднеся рюмку к ротику младенца, и наверняка пара капель ему досталась.
Кстати, о вине. За пределами Армении армянские вина неизвестны. Их мало, их не вывозят, а обидно. Я очень любил некоторые из них, прежде всего «Воскеваз» и «Эчмиадзин». У них совершенно особый вкус, отличный от грузинских, качества которых общеизвестны. Вина этих двух стран отличаются так же, как пейзажи и национальные характеры: грузинские вина лёгкие и искристые, а армянские – суровые и задумчивые. Жаль, что уже за моей памяти лучшие из этих вин становились всё большей редкостью. Боюсь, что сейчас их нигде не найти.
Вообще в этой сфере произошли большие перемены, и не к лучшему. Когда я побывал в Ереване в середине 60-х годов, я с огорчением встретил на улицах пьяных. Разумеется, не столько, как в России, но всё-таки. Один из них, распознав во мне приезжего, тот час же в знак своей любви к таковым стал дарить мне бутылку водки. В этот приезд полки магазинов уже ломились от водки, а вина и дешёвые коньяки с них исчезли.
Национальное сознание
Я рассказал о бросающихся в глаза необычных нравах. Но это только часть главного впечатления, возникшего в первые же дни, – впечатления, что я живу среди другого народа. Высказанная мысль звучит тривиально, но воспринималось-то это не на рациональном уровне, а на каком-то глубинном, служа основой для восприятия окружающих меня людей и явлений. Где бы в России и на Украине я ни бывал раньше – мне никогда ни приходило в голову, что я не у себя дома. А здесь сразу стало ясно: я в другой стране, я – гость. (Собственно, нечто подобное было во время прошлых кратких наездов на Кавказ, но именно из-за своей краткости не воспринималось так глубоко). И только здесь я с первых дней понял, что такое национальный характер. Мне никогда раньше не приходило в голову воспринимать окружающих меня русских, украинцев, евреев как представителей своих наций, каждого из них я воспринимал только как отдельное лицо, хорошее или плохое, интересное или неинтересное. Здесь же я каждого воспринимал как армянина, человека особой нации, объединённого с соотечественниками общими традициями, общими представлениями, общими мифами, общими чертами характера. Такому восприятию способствовала одна особенность армян – обострённое чувство своей национальной принадлежности. В этом отношении они не оригинальны, это свойственно, например и грузинам, но в массе совершенно не свойственно русским и украинцам. Здесь каждый воспринимал себя в первую очередь именно как армянина, связанного тысячами нитей со своей страной, её историей и культурой. Многие проявления этого вызывают уважение, как культ выдающихся деятелей прошлого. Бывает, что перечисление достижений армян в разнообразных отраслях деятельности, в самых разных странах и на всех континентах приобретает несколько комический характер именно благодаря неуместной увлечённости собеседника, но не припомню таких уродливых проявлений патриотизма, как раздающиеся у нас в последние годы утверждения об украинском происхождении Иисуса Христа.
Особая тема – боль, которой в душе каждого армянина отзывается память о геноциде, как будто вписавшаяся в его гены, да и в воздух самой Армении. Я услышал о геноциде едва ли не в первые дни пребывания в Армении и слышал потом тысячи раз как о событии, хорошо известном каждому армянину. Едва ли не каждый мог назвать своих уничтоженных родственников и в подробностях рассказать ужасы этого преступления. Полтора миллиона замученных соотечественников навсегда перед их глазами, они этого не забудут и не простят. Я тоже. Много лет потом армяне добивались от советской власти права на публичную скорбь по своим погибшим, пока, наконец, не добились сооружения величественного монумента в Цицернакабердском парке. Он никогда не пустует, и каждый год 24 апреля, в День геноцида там в молчании стоят толпы народа.