Какой-то минимум знаний по истории Армении я почерпнул из принесенного мне школьного учебника, и здесь, конечно, был много слабее любого армянского школьника, впитавшего эти знания с молоком матери.
А потом стал искать переводы армянской литературы в библиотеке на улице Амиряна. К сожалению, с этим было не густо. В то время главным источником знакомства русскоязычного читателя с армянской поэзией был книга «Поэзия Армении с древнейших времён до наших дней в переводах русских поэтов», вышедшая в 1916 году. Год издания позволяет представить исторический контекст: русское общество, как и весь цивилизованный мир, ужаснулось учинённой турками неслыханной резне целого народа; откликом русских поэтов стала попытка показать древность и богатство его культуры. Главная заслуга в подготовке книги принадлежала её редактору Валерию Брюсову. Не забывающие добра армяне очень чтят Брюсова, называют его именем библиотеки, школы и институты. Наверное, переводы достаточно точны, но, на мой взгляд, их поэтический уровень оставляет желать лучшего – за исключением, пожалуй, «Абу Алла Маари» Аветика Исаакяна. Сейчас любитель армянской поэзии в лучшем положении – к его услугам, в частности, прекрасные переводы Гребнева в БВЛ.
Гораздо больше мне подошла книжечка со стихами Теряна:
В ночной тишине чей шёпот шуршит?
То ветка в окне качнулась, стеня?
Иль это призыв далёкой души
И думаешь ты с тоской про меня?
Мне настолько понравилось это стихотворение («Шёпот и шорох»), что я послал его Юре Манину, который, однако, воспринял его довольно сдержанно, заявив, что хорошо бы ознакомиться с оригиналом, для чего нужна запись русскими буквами и подстрочник. А на это у меня уже не хватило запала.
Что касается прозы, то переводов дореволюционной было мало – разве что Раффи. А произведений советского периода мне читать не хотелось – за едва ли не единственным исключением неплохого, но скучноватого «Царя Папа» Зорьяна.
Ереван
Конечно, я с большим интересом знакомился с Ереваном. Какой своеобразный город, не похожий на города в какой-либо другой стране. Его особенность в том, как здесь соединялось новое со старым.
При всей своей древности, составляющей предмет гордости его жителей, до революции Ереван был жалким провинциальным городком, от которого почти ничего не сохранилось. Но сохранившееся производит впечатление: во внушительном здании из тёмного туфа, где сейчас (т. е. в 1957 году) коньячный завод, впервые было поставлено «Горе от ума» в присутствии самого автора; а вот на проспекте Сталина старая мечеть – до революции здесь было немало мусульман. И главный памятник старины – Конд, огромный кусок старого бедного восточного города: перепутанные улицы, жалкие крохотные глинобитные хибары, без всякого плана, без всяких удобств. Для меня, праздношатающегося, экзотики хоть отбавляй – и я частенько хаживал по его закоулкам. Через несколько десятилетий туда вломились новые стройки, и, наверное, сегодня, от этой экзотики ничего не осталось – вряд ли об этом жалеют местные жители. А из Конда по улице Фрика выходишь к туннелю, ведущему в ущелье Раздана, тогда ещё зачастую называемого тюркским именем Зангу. Здесь каньон глубиной в несколько сотен метров, путь вдоль отвесных слоистых рассыпающихся скал (как же они грамотно называются? сталактиты?), где-то высоко над каньоном нависают кажущиеся крохотными домики (в одном из них мне ещё предстояло жить).
Но основная часть – новый город. Мне кажется, едва ли не единственный в Союзе действительно красивый город, построенный после революции. Весь из светлого туфа, розового или светло-кофейного цвета. Чёткая планировка, хорошо организованное пространство. В центральной части – прекрасная архитектура, богатый орнамент зданий. Перед школами – бюсты писателей: перед русскими – Пушкина и Чехова, перед армянскими – Туманяна и Чаренца (этот появился уже позднее). (Кстати, школы в Ереване и называли не по номерам, а по именам: «школа Пушкина», «школа Туманяна»). Но всё это в процессе постройки и прокладки улиц, новые здания ставятся на место старых, и пока соседствуют с ними. В самом центре на улице Спандаряна ещё полно домов и дворов конца XIX века – конечно, не таких убогих, как в Конде, а респектабельных в своё время купеческих домов, но какими жалкими они выглядят сегодня. А рядом с центральной площадью Ленина я наткнулся на совсем интересный топографический феномен: тупичок, застроенный старыми лачугами, именовался «2-й тупик Ленина».
Любил я заходить в художественный музей, где наиболее интересовался художниками XIX века – привычная реалистическая школа, но армянская тематика: армянские пейзажи, армянская история («Царица Шамирам оплакивает Ара Прекрасного»), тема геноцида. И, конечно, множество картин великого армянского художника Айвазовского.