Разве что о том, насколько оправдалась моя надежда «укрыться от твоих пашей». Действительно, я, человек повышенно чуткий к идеологическому климату, сразу почувствовал, что здесь этот климат совершенно другой. Где-то были какие-то парткомы, но я их не видел. Не было идеологических собраний, не было промываний мозгов. Все вокруг вели себя так, как будто никакой советской власти не было – во всяком случае, в её идеологической ипостаси.
Казалось бы, я, «опасный инакомыслящий», исключённый за это из университета, должен бы внушать подозрения, меня должны перевоспитывать. Ничуть не бывало. Эти проблемы вообще никого здесь не интересовали. Бросалось в глаза различие в оценке моей ситуации приезжих и местных коллег. Приезжие, конечно, с первых слов всё понимали и качали головами: далось же тебе сражаться с ветряными мельницами; радуйся, что тебе мало досталось. Местные же слушали с ехидным недоверием – дескать, не втирай нам очки, какая там политика, где это слыхано, чтобы из университета исключали за политику. Всем известно, что исключают больших бабников, так бы и рассказал, тут нужно не стесняться, а гордиться.
Но повторяю – я впервые в жизни почувствовал себя живущим как бы без советской власти. Уже ради одного этого стоило поселиться в Армении.
Небольшое отступление. Так же, как я здесь понял и прочувствовал, что нет одного советского народа, а есть много разных и сильно различных, я понял и то, что нет и одной советской власти, а есть московская советская власть, украинская советская власть, армянская советская власть. И, по известному выражению, каждый народ имеет ту власть, какую заслуживает. По-видимому, армянский народ заслужил много лучшую советскую власть, чем мы. Советскую власть «с человеческим лицом». Интересно бы порассуждать, почему это так, но здесь не место. (Впоследствии я увидел, что хорошую советскую власть заслужили, например, и литовцы).
Похороны Исаакяна
Огромное впечатление произвели на меня похороны Исаакяна. В одно летнее утро мои армянские коллеги были в печали: «Вчера умер Аветик Исааякян. Сегодня похороны». Среди дня мы вышли из нового здания института на угол в начале улицы Орджоникидзе. И увидели бесконечную траурную процессию. Несмотря на жару, многие были в чёрном, на рукавах траурные ленты. Непривычное для здешней толпы молчание, ощущение общего горя. Мы прошли вместе со всеми несколько кварталов к открывающемуся пантеону в парке Комитаса. (Кажется, это было одно из первых захоронений). Я шёл и думал: «Можно ли представить у нас подобные похороны, например, того же Тычины? Доживу ли я когда-нибудь до того, что и у нас так будут хоронить поэтов? И что будут поэты, которые этого достойны?» (По счастью, дожил. Так хоронили и Твардовского, и Высоцкого. К сожалению, мне не довелось этого увидеть).
Маджар
Добавлю ещё впечатление другого рода, правда, чуть более позднее. Ранняя осень, кончилась уборка винограда. Вся Армения готовит вино. Рынки переполнены молодым вином – маджаром. Этому вину несколько дней, на вкус и по крепости это нечто промежуточное между вином и виноградным соком. Удивительно вкусно! И стоит гроши. Мы с товарищами идём по рынку с большими бутылями. Покупка маджара – серьёзная процедура. Никто не ожидает, что ты подойдёшь к первому же продавцу и сразу купишь, это было бы нарушением обряда. Нет, нужно подойти, выпить по небольшому (грамм на 100) стаканчику, похвалить вино и идти к следующему. Потом, пройдя ряд человек из 10, решаешь, кто из них лучше, беседуешь с ним, покупаешь литров 5, и идёшь домой в хорошем настроении и с сознанием выполненного долга – до следующего воскресенья.
Армения – не Эстония
Хочу кончить одним сравнением. Недавно мне довелось прочесть двух авторов, живших в советское время в Эстонии: Сергея Довлатова и Петра Вайля. У обоих меня поразила общая атмосфера этой жизни. Так и кажется, что оба русских жили в чужой и недружественной среде: внешне вроде всё хорошо, все вокруг вежливы, но между русскими и местными людьми стена. Общество разделено на две непересекающихся общины, своего рода апартеид. Нечто подобное я слышал от своей знакомой, жившей в Латвии. (Не хочу, чтобы сказанное прозвучало как упрёк в адрес эстонцев и латышей. Их отношение было естественной реакцией на действия советской власти, пришедшей в их страны на танках и затопившей их массами пришлого, этнически чуждого населения, да и на поведение этих пришельцев, не отдававших себе отчёта в том, что они оказались нежеланными гостями, своего рода заложниками в чужой стране).