Глава 4. Белая Церковь: школа
После освобождения. 3-й класс
Пора рассказать о школе.
После двух лет обучения в Киеве у меня наступил естественный полугодичный перерыв. Здесь, в Белой Церкви, при агонизирующем оккупационном режиме отдавать меня в школу не было никакого материального стимула, и никому это не приходило в голову.
Новые, советские школы стали открываться сразу же после освобождения. Красные вернулись в январе 44-го, а школы заработали уже в феврале. В одну из них, в 3-й класс меня тотчас же и отдали.
Это была украинская школа. Об обучении в ней я совершенно ничего не помню, кроме того, что в классах было очень холодно. И того, что здание было маленькое, и учились в три смены.
Так как учебный год в нашем городе начался в феврале, то предполагалось, что будет он сокращённым и продолжится где-то до конца осени, после чего наступит следующий, тоже сокращённый, но кончающийся естественным образом – к лету. Однако мне в таком режиме учиться не довелось. В сентябре открылась новая школа, уже русская, и родители решили отдать меня в неё. Здесь учебный год начался уже нормально, в сентябре. Третьего класса я так и не окончил, вряд ли были какие-то документы о двух предыдущих, но в то время наличием подобных документов особенно не интересовались. В сентябре 1944 в возрасте 9 лет я оказался в 4-м классе, сильно опередив своих сверстников. Они, как правило, в результате войны теряли один – два года учёбы, а я, напротив того, год выиграл. Так и был я все школьные годы на 2, а то и на 3 года младше своих одноклассников, и только немногие из них были старше меня всего на год. То же повторилось потом и в университете.
Вообще о школе
Рассказу о белоцерковской школе предпошлю несколько слов, характеризующих моё школьное обучение в целом.
Учился я хорошо. Наверное, более-менее так же учился бы и в случае, если бы был предоставлен сам себе, но срабатывал ещё один фактор: за моим обучением очень следили родители, особенно мама. О том, чтобы мне помогать, речи не было, как не было и надобности. Вмешательство мамы сводилось к тому, что она регулярно следила за моими оценками. Каждая четвёрка считалась ЧП, перед концом четверти только и было заботы, не окажется ли у меня четвёрки в табеле. Ну, а несколько заработанных за мою школьную карьеру троек воспринимались как конец света. Нечего и говорить, что мама регулярно посещала родительские собрания, нередко и так заходила в школу, разговаривала с учителями, особенно с теми, по чьим предметам мне угрожала четвёрка в четверти. Плохая успеваемость (несколько текущих четвёрок) грозила мне не только неприятным наставлением, но и невручением приготовленного подарка. Так привезенная мне из Киева книга («Порт-Артур» Степанова), к моему огорчению, была спрятана в сундук, пока я не исправлю нескольких четвёрок. Конечно, такая опека меня заметно угнетала, но, к счастью, не отбила охоту к учёбе. Стыдно было и перед товарищами, ни у кого из которых родители подобного рвения не проявляли. Я готов был провалиться под землю на торжественном вечере по окончании 7-го класса, где подводились итоги, раздавались аттестаты и грамоты, звучали похвальные речи, а мою маму поздравили с таким замечательным сыном. Она же в ответ поделилась родительским опытом, посоветовав другим родителям так же внимательно следить за школьными успехами своих детей.
Однако, из года в год, если у меня в четвертях и попадались четвёрки, то все годовые оценки были пятёрки, за чем следовала похвальная грамота, которую мама с гордостью складывала вместе с предыдущими. Так же я получил какой-то особенно похвальный аттестат о неполном среднем образовании – в Белой Церкви я как раз успел окончить 7 классов, а это была ступень в образовании. (В то время было три ступени школьного образования: начальное – 4 класса, неполное среднее – 7, среднее – 10. Начальное было обязательным, и осуществлялся переход к обязательному неполному среднему. После 7-го класса можно было поступать в профучилище или в техникум, а можно и вообще не учиться. Но большинство моих соучеников продолжали учиться в 8-м классе).