Весной же я сдал экзамены по русскому языку и арифметике, получил табель с пятёрками и похвальную грамоту. Запомнилось, как страшно было идти на первые в моей жизни экзамены. Однако, когда начался письменный экзамен по русскому языку – изложение по рассказу Толстого «Акула», страх куда-то прошёл, я увлёкся и писал с интересом. Таким образом, я перешёл первый официальный учебный рубеж, получив право писать в анкетах, что имею начальное образование.
Кстати, с течением лет становилось легче с учебниками. Уже в 5-м классе выдавали по учебнику на 2-3 человек. А позже учебники в школе накапливались, использовались прошлогодние и поступали новые, так что мы были почти полностью ими обеспечены. А мне, как отличнику, при распределении обычно доставались самые свежие.
5-й класс. Екатерина Ефимовна
5-й класс – это была совсем другая жизнь. Много новых предметов. А главное – по каждому из них свой учитель. (Раньше в классе была одна учительница).
Классным руководителем была учительница русского и украинского языка и литературы Екатерина Ефимовна Федосеева. С ней нам очень повезло. Это была пожилая (по моим тогдашним представлениям) серьёзная женщина, интеллигентная, педагог старой закалки, казалось, такие должны были преподавать в гимназиях. Вряд ли можно сказать, что ученики её любили, поскольку наши отношения были лишены эмоций, но, безусловно, уважали, были уверены в её знаниях и справедливости. Моя мама сразу с ней познакомилась, а потом даже как-то подружилась. Екатерина Ефимовна стала бывать у нас в доме, разговаривала в основном с мамой, но иногда и со мной. Дружба мамы с учительницей не очень меня радовала – это как-то не соответствовало моим представлениям о необходимой дистанции в отношении с учителями, да и товарищи могли не одобрить.
Муж Екатерины Ефимовны тоже был учителем нашей школы и преподавал математику – правда, не в нашем классе. Это был высокий мужчина, тоже пожилой, лысый, но с усами, за что получил прозвище Кот. И вот однажды мой друг Олег Губанов сказал свежую новость: «Знаешь, Кота арестовали». Я опешил: «За что?» – «Так и надо, он наших людей продавал». – «Как продавал?» – удивился я, восприняв последние слова буквально. Но, разумеется, никакой информации по этому поводу Олег не имел, и его слова означали просто выражение доверия органам и осуждение арестованного. Мне показалось, что я сразу ощутил, как поникла Екатерина Ефимовна, и я проникся сочувствием к ней. «Пусть бы она к нам почаще ходила», – подумал я. Но как раз ходить к нам она теперь стала реже. К чести моей мамы, она после этого вместе со мной побывала у Екатерины Ефимовны. (Нужно знать степень её запуганности, чтобы оценить этот шаг). Мне запомнилась моя учительница, вся опустошённая, в маленькой комнатке, откуда, казалось, только что вынесли покойника.
Другие учителя
Запомнил я немногих из учителей.
Вот ещё один из них – учитель математики по фамилии Меламед. Собственно, эта фамилия прекрасно могла бы быть и прозвищем, но прозвали его Руб-Пять. Прозвали за сильную хромоту. Когда он шёл по коридору, мы слышали печатающиеся шаги и отчётливо различали: Руб – Пять – Руб – Пять… Руб-Пять был невысоким, но крепким мужчиной, с явно семитской внешностью, характерным акцентом и не очень правильной русской речью. Свой предмет он знал и объяснял хорошо, а ученики его побаивались. Не помню, чтобы он к кому-нибудь придирался и портил жизнь, но держался строго и ещё более строго ставил оценки. Журнал пестрил двойками, впрочем, довольно справедливыми. Своё знакомство со мной он начал с того, что выставил кучу четвёрок. Когда к нему прибежала моя испуганная мама, он её успокоил: четвёрка – очень приличная оценка, он и сам знает математику на четвёрку, а на пятёрку её знает только Господь Бог. Впрочем, через некоторое время он, по-видимому, решил, что в овладении математикой я приближаюсь к уровню Господа и стал мне иногда ставить пятёрки, перенося их в четвертные и годовые оценки.
Выплывают передо мной лица и других учителей, у некоторых могу вспомнить имена-отчества или фамилии. Но трудно вспомнить о них что-нибудь, достойное упоминания.
Вот разве что учительница немецкого языка Эмилия Адольфовна. Старушка – божий одуванчик, кажется, подуй – и улетит. Как она только сохранилась после всех этих депортаций и оккупаций? К чести моих соучеников, никто из них никогда не попрекнул бедную старушку немецким происхождением, что вполне бы соответствовало общему стилю тех лет. Помню, как она радовалась, когда было объявлено об образовании ГДР: «Я же говорила! Я же ожидала!» Радовалась осуществлению своей мечты о том, что вместо Германии гитлеровской мы все увидим Германию нашу, хорошую, что можно будет уже не стыдиться и не бояться быть немцем. Что же касается самих уроков немецкого, то на меня незабываемое впечатление произвел лозунг, прочитанный на первых страницах моего первого учебника: “Es lebe unserer Fьhrer Genosse Stalin!” Этим подтверждалось, что товарищ Сталин является нашим фюрером, что мне показалось в высшей степени справедливым.