Дом и двор
Конечно, и здесь жили мы на нефтебазе. Только её вид и расположение были совсем другими. Белоцерковская нефтебаза располагалась в населённом районе, и наше подворье имело вид сельской усадьбы. А Фастовская была в сосновом лесу, за городом, довольно далеко от всякого жилья и даже от железной дороги, с которой соединялась специальной веткой. Наш двор в Белой Церкви вспоминается мне залитым ярким солнцем, а в Фастове – в густой тени. Впоследствии мне пришлось повидать немало лесов. Разные они бывают. Но этот был каким-то неинтересным и неприветливым. В то время у меня и мысли не было, что надо бы его получше исследовать. Не было такого обычая и у родителей. Так за всё время я и не выходил в лес за пределы территории нефтебазы, кстати, довольно большой.
Нефтебаза была новая, кончали её строить уже при нас. В частности, к нашему приезду ещё не построили уборную (после Киева все наши уборные были дворовые), и в первые недели, если не месяцы приходилось бегать в лес. Судя по всему, эта нефтебаза была менее значительной, чем Белоцерковская. Если в Белой мне вспоминается постоянное движение машин и подвод, то здесь тишина и преимущественное бездействие.
Тюрьма
Жизнь в Фастове для нашей семьи имела один существенный недостаток. Нефтебаза была маленькой, штаты полагались меньшие, в частности, в бухгалтерии – только два человека: конечно, папа – главбух, а в помощники ему определили Катю. Маме пришлось искать работу. Найденное место работы оказалось достаточно экзотичным: она устроилась бухгалтером в тюрьму. Конечно, это была обычная уголовная тюрьма. Меня очень шокировало, что мама оказалась, хотя и в невинной роли, причастной к карательной системе. Я с жадностью прислушивался, не услышу ли чего о жизни в тюрьме, но мама, по-видимому, и сама мало знала, а если и знала, то не хотела меня травмировать подробностями. Только один раз она рассказала, что была попытка побега, но убежать далеко не удалось, беглецов поймали и избили. Я, конечно, был в ужасе и полностью сочувствовал беглецам, как и всем заключённым.
В это же время я столкнулся, хотя и издали, уже с настоящим представителем карательной системы. К директору нефтебазы по фамилии Кишко, длинному, нескладному и мрачному человеку, напоминающему фельдкурата Отто Каца на иллюстрациях Бориса Ефимова, и, кстати, тоже еврею, приехал на побывку сын с женой и дочерью. Я услышал, что этот сын – следователь, и с ужасом всматривался в человека, способного пытать заключённых, что представлялось мне главной функцией советского следователя. С дочерью же его, крохотной хорошенькой девочкой лет четырёх, охотно игрался, насколько позволяла разница в нашем возрасте.
Папина операция
Главным событием во время нашей жизни в Фастове была папина операция.
Я упоминал, что ещё в Киеве во время оккупации у папы обнаружилась язва желудка (точнее, язва двенадцатиперстной кишки). Он промучился с ней лет 5 или 7. Значительная часть моего детства прошла в сопровождении этой болезни. У него часто бывали приступы, он приходил из конторы совершенно зелёный и валился на кровать. Такой приступ мог продолжаться несколько дней. Потом папе легчало, он вставал и снова выходил на работу. Залеживаться он себе не позволял – как же, необходимо во время сдать отчёт. Во время этих приступов всё в доме притихало, и мы, затаив дыхание, ждали их окончания.
В попытках лечения обращались к разным народным средствам. Так ещё в Киеве мама раздобывала собачий жир (кто его только изготавливал?), якобы помогающий при таких болезнях. От папы скрывали его происхождение, называли жиром какого-то дикого зверя (типа бобра), но от меня секрета не делали.
С того времени, как жизнь у нас несколько наладилась (т. е. года с 45-го), папе пытались устроить какую-то диету. И, по крайней мере, один раз, в 47-м году, удалось достать путёвку на лечение в Кисловодск. Там папа, наконец, немного отдохнул, побывал в интересных местах, вернулся загорелый, весёлый и довольный, и мы радовались за него. Но всё это нисколько не помогло от болезни.
Не помню, когда он начал ездить в киевские больницы, чтобы показаться врачам. И вот после одной такой поездки сообщил, что ему рекомендуют лечь на операцию. Это предложение папа с мамой долго обсуждали. В нашем представлении и сама папина болезнь, и возможная операция были смертельно опасными. Предложения об операции для нас прозвучало так же, как сегодня звучит предложение об операции рака или на сердце. Но, в конце концов, решили, что это единственный выход, дающий какой-то шанс. Папу собрали, и он в сопровождении мамы поехал в Киев ложиться в больницу.