Я и сейчас как будто вижу их перед собой. Мика – высокий и жилистый, с твёрдым, решительным голосом. И Костя – чуть поплотнее и помягче, в очках, с несколько застенчивой улыбкой, придающей ему сходство с Пьером Безуховым.
Мне представляется, что они были душой альпсекции МГУ, что именно им она обязана своим духом. В походе я усваивал этот дух – дух товарищества, любви к горам, преодоления трудностей и одновременно – дух железной организованности и дисциплины. Наверное, именно знакомство с этими двумя людьми, выглядевшими для меня как образец, стало толчком, привлекшим меня в альпинизм, а потом подтолкнувшим к туризму. Мне нередко случалось говорить и думать о себе так: я – воспитанник альпсекции МГУ (как и воспитанник родителей, воспитанник русской литературы, воспитанник мехмата, воспитанник Еревана).
Поскольку мне вряд ли случится подробнее говорить о Мике и Косте, скажу здесь об их будущем. Мика Бонгард стал довольно известным учёным, автором фундаментальной монографии по распознаванию образов. Оба они погибли в горах молодыми – вскорости после описываемых событий (Костя – в 1957 году).
Снова вернёмся к походу. В лесу, в известном заранее месте остановились, разбили палатки (я их разбивал впервые). Разожгли костёр (я разжигал впервые). (Да, собственно, и рюкзак я надел впервые). Сварили кашу. Потом уселись у одного большого костра и несколько часов пели.
Песни
И здесь снова отвлекаюсь – о песнях. Набор песен, который я услышал в этом походе и потом в альплагере, заметно отличался от того, который можно услышать в походах сейчас. Главное отличие: у большей часть песен, которые поются сейчас, известны авторы, да и написаны они в более позднее время; в то время практически у всех песен не было авторов, чистый туристско-альпинистский и студенческий фольклор. Чаще всего они складывались на мотив какой-нибудь известной песни, из которой заодно заимствовалось немало слов и оборотов. А сюжеты были бесхитростные: восхождения, походы или геологические экспедиции, просто шуточные песни, включая пиратские. Некоторые из них вошли в туристскую и студенческую классику, поются и сейчас и мне представляются достойными этого. Среди них, например, «Глобус» и «Бригантина». Надеюсь, что альпинисты и сейчас поют трогательную песню «Барбарисовый куст» – о могиле парня, который «уснул и не слышит песни сердечную грусть» (эта как раз на оригинальный мотив). И, конечно же, знаменитую «Баксанскую».
Эти песни, и талантливые, и довольно слабые, я слышал в этот день – в вагоне и у костра – впервые, и сразу же стал их, как теперь говорят, «фанатом». Быстро выучивал и, где мог, подпевал. Учитывая отсутствие у меня голоса и слуха (к сожалению, не унаследованных от папы), от этого вряд ли должны были выигрывать окружающие – но, по счастью, в туристско-альпинистской компании эти качества не считались обязательными и не очень учитывались, так что я оказался наравне со многими. А в скором времени – и достаточно авторитетным песенником, поскольку удерживал в памяти много песен, а это свойство ценилось. А ещё я сразу же начал песни записывать, тетрадку носил с собой во все походы, и она приобрела популярность.
О «Баксанской» и её продолжении стоит поговорить особо. История создания этой песни отражена в ней самой: «Эту песнь сложил и распевает альпинистов боевой отряд». Её сложили и распевали в годы войны на мотив довоенного вальса. И, несмотря на такое заимствование, от песни веет подлинностью:
Время былое пролетит, как дым,
В памяти развеет прошлого следы.
Но не забыть нам этих трудных дней,
Свято сохраним их в памяти своей.
Хорошо кончалась песня.
Но в моё время мои коллеги по альпинизму нередко после этого добавляли куплеты, явно принадлежавшие более позднему времени:
День придёт, и ты возьмёшь гранату,
Финку, ледоруб и автомат.
День придёт, и перейдёт Карпаты
Альпинистов боевой отряд.
Альпы, Пиренеи, Гималаи
Разглядим в защитные очки.
На груди у нас горят недаром
Альпинистов славные зрачки.
В университетской секции эти слова пели время от времени, а в вот в лагере, где я был летом и где контингент был в целом попроще, уже регулярно и со всей серьёзностью. Такое окончание представлялось мне очень показательным, характеризующий двуслойность советской идеологии. Первый слой – внешний, открытый, газетный, для всего мира: «Мы – за мир!» Но настоящий-то советский человек должен понимать, что это для отвода глаз, а на самом деле нам предстоит этот мир завоевать. И в кругу своих об этом можно поговорить и попеть. Как бы предполагалось, что уж мы-то, бравые альпинисты, точно относимся к тому боевому отряду, которому предстоит пересечь Карпаты. Потому я этих слов не переносил. Никогда не пел и даже, нарушая принципы настоящего фольклориста, не занёс в свою тетрадку.