Парады
Постоянные же конфликты с парторганизацией и деканатом у меня были в связи с парадами.
Старшее поколение должно помнить, какими важными мероприятиями были ежегодные парады и демонстрации на майские и октябрьские праздники. На них выводилось почти всё взрослое население больших городов. Люди работающие выходили на демонстрацию колоннами в своих коллективах. А у студентов были заботы посложнее – они должны были участвовать в спортивных парадах. Разница существенная. Демонстрация отнимает у человека один день, вернее часть дня: прошёлся под знамёнами – и свободен. А парад требует подготовки. Чуть ли не за месяц до каждого из парадов, нас, студентов, начинали гонять на их репетиции. Учили маршировать. Поначалу мы маршировали где придётся. А уже незадолго до настоящего парада была генеральная репетиция – ночью маршировали по Красной площади. К тому времени уже выдавали для этого специальную форму, и мы в ней здорово мёрзли – на погоду начала ноября в Москве она явно не была рассчитана.
Вот так 7 ноября 1951 года я промаршировал по Красной площади. Главным вопросом, беспокоившим участников, было: а выйдет ли на этот раз на парад Сталин? Вышел. По мере приближения к нему нарастали энтузиазм и громкость скандирования: «Сталин! Сталин!» Отец народов стоял на трибуне Мавзолея и благожелательно помахивал нам рукой. Мы шли далеко от Мавзолея, но зрение у меня было неплохое, так что я его разглядел, хотя и не очень подробно.
Этот парад был единственным за время моего пребывания в Москве, в котором я принял участие. И не потому, что принципиально не хотел участвовать. Просто все последующие майские и октябрьские праздники я провёл в походах. Первый из них я описал. Потом пошли другие – сначала альпсекции, а потом факультетские, мною же и организованные. Конечно, для меня это были серьёзные и важные мероприятия, не в пример какому-то параду. Так что каждый май и ноябрь разворачивался один и тот же сюжет. Деканат вывешивал список участников парада, и в нём обязательно фигурировало моё имя. Вообще это было специальной вредностью – в список включались далеко не все, где-то половина или треть ребят, а девушек вообще мало. Я довольно добросовестно ходил на тренировки, но на парад не являлся. После праздников вывешивался уже приказ о выговоре не явившимся, в котором я также значился. И так два раза в год.
Здесь пауза. Считайте, что начинается новая глава.
Смерть Сталина
Однажды, мартовским утром 1953 года у нас на военной кафедре начиналась лекция по тактике. Полковник Марков, немолодой, неглупый и строгий мужчина, кажется, единственный из офицеров кафедры, кого мы уважали, делал перекличку. Вдруг дверь с шумом распахнулась, и в аудиторию буквально ввалились Юра Барабошкин и Слава Вдовин, невероятно возбуждённые и не похожие на себя. Полковник с удивлением поднял брови, но сказать ничего не успел. «Товарищ Сталин!... В припадке!... Без сознания!...», – выпалили ввалившиеся. Тут уже ни о какой тактике и ни о какой дисциплине нечего было и вспоминать. Лекция была безнадёжно сорвана. Пришедшие сбивчиво излагали услышанную по радио информацию. Половина аудитории разбежалась в надежде узнать новости подробнее.
Во мне назревала радость. Неужели?! Неужели сегодня или завтра мы можем освободиться от этого убийцы?! Нет, не верится, это было бы слишком хорошо!
Так прошли ещё два дня. По инерции продолжались лекции, но никто их не слушал, да немногие и посещали. Группы студентов толпились по периметру «колодца» (внутреннего балкона в здании на Моховой), ожидали новостей из репродуктора и обсуждали последние. Репродукторы были включены на всю мощь, но сообщений было мало, в основном музыка, ещё не траурная, но очень серьёзная и грустная. Все были подавлены.
И вот, наконец, утром 5 марта радио сообщило: «Сегодня в таком-то часу скончался Генеральный секретарь, вождь советского народа и прочая, и прочая, и прочая Иосиф Виссарионович Сталин». И на весь день траурная музыка.
В университете полный траур. Все девочки рыдают, некоторые из ребят тоже. Тем не менее, занятий никто не отменял. Первой в этот день у нас была лекция Хинчина. Начал он примерно так: «Мы скорбим, но, тем не менее, должны собраться с силами и работать». И стал читать лекцию ровно так же, как читал предыдущую. Такое начало произвело впечатление даже на наиболее печалящихся: а ведь и правда, работать нужно, жизнь продолжается.
А на последовавшем за этим семинаре по ОМЛ я отличился. Мне трудно было сдержать радость, и перед началом занятий я рассказал Канту какой-то весёлый анекдот. В момент, когда вошла наша преподавательница Акундинова, оба мы весело смеялись. Как она на нас посмотрела – казалось, испепелит взглядом. Нам сразу стало не до смеха.