— Но люди — не муравьи, — возразил я, — Вы утверждаете, что эта штука появилась и убедила вас в том, что у вас уже есть сын, завершив картину внедрением в вашу голову тысячи воспоминаний о вашем совместном прошлом. Как это вообще работает?
— Воспоминания — это физические структуры в мозге, — парировала Эми, — Всё происходит в точности так, как с тем муравьём. Просто чуточку сложнее.
— Мы все могли почувствовать, как эти сикарашки пытаются вмешиваться в нашу историю, — сказал Джон, — Они не просто начинают выглядеть как мобильник, но внедряют в наши воспоминания мысль о том, что в действительности именно им и являются. Делают её в достаточной степени правдоподобной.
— Хуже всего то, что пёс, судя по всему, в конечном итоге не способен их выявлять, — отозвалась Эми, — Раз уж теперь мы уверены, что «Мики» — один из них…
— Это не первая его ошибка, — сказал Джон, — Он абсолютно не просёк, что тот плюшевый медведь, которого я выиграл на осеннем фестивале, был одержим. Просто продолжил с ним совокупляться.
— О чём ты? — уточнила Эми.
— Ты не помнишь историю с тем медведем? Это было когда я ещё жил в твой квартире на…
Эми запустила в волосы свою единственную руку и произнесла:
— Боже мой. Ты думаешь, что этот пёс был у тебя всегда.
— Эм… Что? — переспросил я.
Эми откинулась на сидении автомобиля.
— Я никогда не видела эту собаку до сегодняшнего дня. Мне казалось, что Джон просто присматривает за ней или что-то вроде того.
Я уставился на дверь комнаты мотеля.
— Нет. Просто… Нет. Это Собак. Они с Молли никогда не ладили. Однажды он пожевал твои сандалии.
— Я никогда не жертвовала обувью ради собаки.
За окном комнаты мотеля снова дёрнулась занавеска.
Джон возразил, обращаясь к ней:
— Нет, это… Они взломали твой мозг. Твой, не наш. Я всё помню. Это была собака Марси, она осталась со мной, когда мы расстались, потому что у её соседа по комнате была аллергия. Кучу времени назад, в тот же год, когда случилась та плохая зима и… вся эта херня начала происходить.
— Да, наверное, это Эми ошибается. Снова. — я обратился к Эми, — Помнишь ту ночь, когда все эти ребята ворвались к нам в поисках, эм, той штуки? И ты выбросила её в реку…
Она покачала головой.
— Я помню это, но там не было никакой собаки.
— Мы ходили с ним к ветеринару! Когда он нализался шоколадного фондю! — возразил Джон.
— У тебя есть рецепт?
— Разумеется, я… Погоди, нет, она нам его не выписывала.
— Мы не были у ветеринара той ночью, Джон.
Чейстити вклинилась в диалог:
— Если вы тщательно сфокусируетесь на внедрённых ими воспоминаниях, то сможете разрушить их, докопавшись до настоящих. Спрятанных там, в глубине. Видите ли, они совершили ошибку, выбрав в качестве цели меня. Можно заставить меня сомневаться в мире, но невозможно заставить меня сомневаться в себе. Мои воспоминания, фальшивые воспоминания, убеждали меня в том, что отцом Мики был какой-то парень, с которым я переспала, парень, которого я встретила на озере и который покинул город после первой же ночи со мной. Но я никогда в жизни не сделала бы ничего подобного: мужчина, который способен на такое, никогда не оказался бы в моей постели. Будь у меня ребёнок — настоящий ребёнок — я жила бы в лучшем месте. В лучшем городе.
Я уточнил:
— И ваши друзья, семья — они никогда не задавались вопросом, почему вы совершенно неожиданно начали вести себя так, будто бы у вас есть ребёнок?
— Я не разговариваю со своими родственниками и не особо социальна. Эта штука знала об этом. Я бы сказала, что она выбрала меня по причине. Но в конечном итоге у неё не вышло.
— Ладно, окей, — сказал Джон, — Давайте сфокусируемся на наиболее неотложной проблеме. Они оба здесь, в этой комнате, паренёк и собака, и ни один из их не является частью нашего мира. И что же мы, блядь, собираемся с этим делать? Просто уйдём?