Я всегда гадал, каково жить в разрастающемся городе, где на пустующих местах открываются модные рестораны, а старые торговые склады сносят, чтобы освободить пространство под новенькие жилые дома. В городе вроде Сиэтла или Остина, где можно действительно ощутить, как движется вперед человечество, как оно стремится к достижению каких-то целей. Готов поспорить, это в корне меняет взгляд на мир.
Мой автомобиль, доставшийся мне бесплатно, потому что предыдущие владельцы считали его про́клятым (на самом деле стоны доносились из неисправного рулевого насоса), миновал закрывшийся с концами «Уолмарт» – да, у нас даже «Уолмарт» разорился, – и покатил в район больших викторианских домов, который когда-то давно был, наверное, самой богатой частью нашего города N. Несколько домов отдали под нужды каких-то сомнительных предприятий: комиссионного магазина, поставщиков оружия и уже упоминавшегося вейп-шопа, – которые стояли в ряд около синего викторианского дома, где все еще кто-то жил. В такой час свет горел только в нем. Когда я остановился на обочине, свет фар выхватил припаркованный около дома полицейский внедорожник и остановившийся за ним джип Джона. Я вздохнул, пригладил волосы – они выглядели как парик, смытый в унитаз и всплывший в раковине полгода спустя, – и вылез под дождь.
Подойдя к внедорожнику, я обнаружил на водительском сиденье полицейского, который жевал макмаффин и играл во что-то на мобильном. У парнишки была квадратная челюсть и кудрявые, как у кинозвезды, волосы. Раньше мы с ним не встречались. Заметив меня, он приоткрыл окно – достаточно, чтобы можно было поговорить, не дав при этом проникнуть внутрь дождю.
– Прошу прощения, это тут девочка пропала?
– Нет, сэр. Если бы она пропала здесь, мы бы ее уже нашли.
– Эм… Мне позвонил Джон, я…
– Я знаю, кто вы. Он внутри с Гермом.
Я поднялся по ступеням и увидел, что дверь открыта. Не хотелось входить внутрь без спроса: дом был жилой, а я не полицейский. Минуту я неловко топтался на пороге, пока не появился детектив. Этот был постарше, вместо лица – почти сплошные усы; мне показалось, что с ним я уже встречался, но не мог вспомнить. Его одежда выглядела гораздо обычнее, чем у детективов в фильмах: штаны цвета хаки и рубашка поло под ветровкой, – и он больше походил на рабочего, которого домовладелец посылает починить паровой котел, тип из тех, что по дороге к выходу будет нудеть над ухом про то, как чистить фильтры. Он впустил меня внутрь ровно настолько, чтобы на меня не лил дождь, а потом поднял руку, останавливая.
– Я Дэвид Вонг…
– Я в курсе. Помню вас – вы вмешивались в каждое ужасное происшествие в этом городе за последние несколько лет.
– А что насчет того скандала, когда мэра обвинили в скотоложстве? Туда я не вмешивался.
– Насколько нам известно.
Позади детектива показался Джон – в черном пальто поверх серого костюма с галстуком. Он сдернул с носа очки для чтения и произнес:
– Дэйв, эта девочка нехреново так исчезла!
Он протянул мне фото.
– Зачем ты это нацепил?
– Что нацепил?
– Да все. Я даже не знал, что у тебя есть костюм.
– О, мне потом еще в суд. По тому обвинению в непристойном действии на публике. Я не собираюсь сдаваться, адвокат откопал один славный прецедент, когда суд признал, что краска на теле считается одеждой.
Я взглянул на фотографию. Ну да, на ней была маленькая девочка. Не старше десяти лет, длинные светлые волосы. Таких детишек новостники и правда без внимания не оставляют.
– Я думаю, у нас тут «орущий клоунский хрен», – сказал Джон. – Девочку зовут Маргарет Нолл, сокращенно Мэгги. Родители – Тед и Лоретта. Ребенок пропал несколько часов назад.
Я вернул Джону фото и спросил:
– И за такое короткое время копы уже решили, что это работа для Дэйва и Джона?
– Сколько раз нужно укусить сэндвич с дерьмом, чтобы понять, что это дерьмо? – спросил детектив. – Идемте за мной. И вытрите ноги.
Интерьер дома был уныл, словно журналы в прачечной. Будто семья въехала в дом только пару недель назад и успела расставить кресла и диван, но не развесить фотографии или как-то украсить дом. Все вокруг выглядело безжизненным.