В палату мы влетели, практически задыхаясь. Правда, задыхаться мы начали уже этаже на пятом, потому что ни я, ни Вадим со спортом не дружим. Вот только, как влетели, так и остановились, будто кто стену перед нами поставил.
- Папа… - прошептала я, чувствуя, как слеза скатывается по щеке.
Папа лежал на кровати в окружении кучи пикающих приборов, а рядом стоял папин несменный начальник охраны.
- Па, - сзади донесся голос Вади.
Мы с братом тихо, почти крадучись, приблизились к кровати, на которой лежал папа, все еще одетый, разве что рубашка расстегнута, будто только вздремнуть прилег. Мой папа, самый сильный, самый умный и самый смешной человек в мире. Он любит и умеет смеяться над самим собой, над нами – над всеми. Это только с виду папа кажется страшным и ужасным из-за своего шрама на щеке, подарок из бурной молодости, и почти каменного лица. На самом деле, с родными это великий и кошмарный человек становиться плюшевым мишкой, смеется, шутит.
А еще разыгрывает всех. Папа тот еще тролль. Однажды утром он высыпал пачку соли в куллер, из которого мы воду для кофе и чая набираем, и все утро смотрел, попивая свой ароматный кофе, как мы поочередно плюемся и бегаем к раковине. Или когда он маме специально, вместо Австрии, купил билеты в Австралию. Смешно, правда, было только папе, но не суть.
И готовит он замечательно. Папа все-все про кухню знает, поэтому и может торчать там до скончания веков, пока его кто-то не выведет из лабиринта кухонных приблуд и овощей. Это он все детство баловал меня сырниками, блинчиками, булочками и запеканками. А еще вареньем. Папа умеет.
Еще одна слеза скатилась по щеке.
- Пап, - я потянулась и осторожно взяла за его руку.
Макс сзади тихонько ругался с Семеном, о том, почему тот не уследил за своим шефом, проморгав момент, когда того нужно было показать врачу. Дима просто тихо стоял в сторонке.
- Ого, как вас много! - Мы дружно повернулись в сторону выхода, где стоял довольно молодой врач. На бейджике значилось: «Петр Васильевич Рукавишников, врач-кардиолог».
- И мы все в тельняшках, - не удержался Макс, за что заслужил укоризненный взгляд от брата.
- Да не похоже, - врач, довольно симпатичный мужчина, критически осмотрел нас всех. – Вы родственники?
- Проницательно, - хмыкнул Макс
- Я дочь, а это мой брат, - сказала я, указывая на Вадика.
Сзади подошел Дима, беря меня за руку.
- Я зять, - профессор крепче сжал мою руку, сверля взглядом врача.
- А я отец его внучки, - подал голос Макс, тоже, между прочим, недовольный.
- Тоже зять?
- Можно и так сказать.
- Доктор, что с папой? – Вадик нахмурился, кинул недовольный взгляд на Макса и повернулся к врачу.
- Мы его стабилизировали, сейчас все более-менее, дождемся результатов кардиограммы и поставим точный диагноз. Пока могу сказать, что на лицо все признаки инфаркта. В его возрасте очень вредно перенапрягаться, а он, очевидно, этого не понимает. Ему нужно спокойствие и положительные эмоции.
- Мы все ему обеспечим: и отдых, и положительные эмоции, и покой, лишь бы он поправился скорее, - говорила я.
- Хорошо, - кивнул врач. – Ваш отец женат?
Мы с Вадиком переглянулись.
- Они… - брат замялся и оглянулся на папу, будто спрашивая разрешения.
- Мама с папой в раз…
Договорить мне не дал громкий властный крик:
- С дороги!!! – Сразу стало очевидно, что мама – генеральская дочка. - Где мой муж?! Где мой Даня?!
В палату огненной фурией влетела мама. Вся в красном, в большой красной шляпке и с пылающим взглядом. Если бы глаза могли гореть, нас бы сейчас тут не было. Я усмехнулась. Что бы мама не говорила, как бы не злилась, папу она любила больше всех на свете, наверное, даже больше нас с Вадиком. Мы никогда не злились и не обижались, потому что понимали, нас мама любит другой любовью, а папу…. без папы она не выживет, не сможет долго. И это страшно, по-настоящему, страшно.
- Даня, - мама подошла к отцу и так же, как и я, несколько минут назад ухватила его за руку. – Данечка. Милый, родной. Очнись, пожалуйста. Ругайся, кричи, только очнись. Поженимся, больше не расстанемся ни на секунду. Я буду за тобой ухаживать. У детей поселимся, с внуками будем нянчиться. Данечка, - мама целовала папино лицо, тихонько всхлипывая. – Я тебя люблю! Я больше не буду тебя изводить, клянусь. Буду самой примерной женой.
И тут случилось то, чего не ожидал никто.
- Точно будешь? – Раздался бодрый папин голос.