Кто это будет отрицать?
Тем не менее, он прибегнет к истории педагогики, чтобы подтвердить эту очевидность:
«Всякое движение вперед педагогики… состоит только в большем и большем приближении естественности отношений между учителем и учениками, в меньшей принудительности и в большей облегчённости учения».
Да, это так, естественность — матерь лучшей педагогики.
Но как быть с дальнейшей логикой, которая следует за этим утверждением:
«Противоположное естественному отношению есть отношение принудительности».
Да, это тоже так, скажет наша совесть. А разум и опыт восстанут: что же тогда делать с принуждением, насилием, наказанием, что делать со всей наукою, которая в своих текстах и подтекстах лелеет именно излюбленный путь авторитаризма? Авторитаризм и принуждение стали естественным состоянием большинства педагогов. Неужели все они хором станут признавать, что ошибались, и последуют по пути Льва Николаевича? Тогда им нужно будет принять три простых закона, которые обнаружил Лев Николаевич. Вот они:
1. «Учителя всегда невольно стремятся к тому, чтобы выбрать самый для себя удобный способ преподавания».
2. «Чем способ преподавания удобнее для учителя, тем он неудобнее для учеников».
3. «Только тот образ преподавания верен, которым довольны ученики».
Многих смутят эти истины. Потому лучше винить их, ибо как же иначе оправдаешься? Надо вначале сказать: «Это не совсем правильно», а далее привести суждения о том, что Толстой не мог иметь в виду наше время, он не мог знать современных детей, дай им толстовскую свободу, и они разнесут саму школу до основания. И вот тут-то действительно уже не поспоришь, правда Льва Николаевича вроде блекнет: он же имел в виду крепостных крестьян, а не детей компьютерной эпохи!
Но Лев Николаевич останется глухим к таким возражениям, он не поймёт авторитаров ни своего времени, ни времени нашего или более отдалённого от себя: может со временем меняться всё, но свобода остается свободой, ибо она вечна и в Мироздании, и в детях.
Он выдвинет более жёсткие условия. В чём вся трудность и вся борьба с детьми?
На этот вопрос мы получим от него следующий ответ:
«Все трудности воспитания вытекают из того, что родители (читай — учителя и воспитатели тоже. — Ш.А.), не только не исправляясь от своих недостатков, но даже не признавая их недостатками, оправдывая их в себе, хотят не видеть этих недостатков в детях».
Попытайтесь опровергнуть эту действительность — не получится. Так было, так есть.
А дети? Как они относятся к недостаткам взрослых (не только родителей, но и учителей, и воспитателей тоже)?
Лев Николаевич объяснит:
«Дети нравственно гораздо проницательнее взрослых, и они, часто не высказывая и даже не сознавая этого, видят не только недостатки родителей, но худший из их недостатков — лицемерие родителей, и теряют к ним уважение и интерес ко всем их поучениям».
Дети замечают лицемерие взрослых и отвращаются. А если взрослые не поймут этого и так и будут жить в лицемерии, то они — дети — развращаются.
Всё это — азбука классической педагогики, которой принадлежит учение Толстого.
Есть ли выход, чтобы воспитание детей не пострадало?
Выход есть, но примут ли его взрослые?
Лев Николаевич предложил нам два правила, вытекающие из недр его мудрости.
Первое правило:
ничего не скрывать из своей жизни от детей.
Обоснование:
«Правда есть первое, главное условие действительности духовного влияния, и потому она есть первое условие воспитания. А чтобы не страшно было детям видеть всю правду своей и родительской жизни, надо сделать свою жизнь хорошей или по крайнем мере менее дурной».
Второе правило:
воспитание других включается в воспитание себя.
Основание:
«Воспитание представляется ложным и трудным делом только до тех пор, пока мы хотим, не воспитывая себя, воспитывать своих детей или кого бы ни было. Если же поймешь, что воспитывать других мы можем только через себя, то упраздниться вопрос о воспитании и останется один вопрос жизни: как надо самому жить? Потому что не знаю ни одного действия воспитания детей, которое не заключалось бы в воспитании себя».
Где то зеркало, в котором мы могли бы увидеть свою душу нараспашку? Где то зрение, которое помогло бы заметить пятна на ней? И где смелость, которая подвигнула бы нас освободиться от них?
Если кто-то скажет, что зеркало души, и зрение духовное, и смелость духа в чьих-то других руках, а не в руках своих, — то он не Учитель или Воспитатель, он не Родитель толстовского духа. И вообще, трудно сказать, кто и какой он. Перед таким все будут неправы, и, тем более, дети. Прав будет только он.