– Три дня подряд в обществе мёртвых? – Фэйт медленно покачала головой, чёлка колыхнулась над бровями. – Это довольно меланхолично, Вунди.
– Нет, это не так, – запротестовал Вундер. – Я не… Мне нужно было кое-что оставить там, и мне не удалось…
– В меланхолии нет ничего плохого, – сказала Фэйт. – Почему бы не провести время на кладбище? – Она вцепилась в мантию руками, обтянутыми чёрными перчатками. – Пойдём.
Кончики листьев на деревьях в лесу наконец начали становиться красными и золотыми. Там было тихо, а на кладбище Бранч-Хилла, как всегда, было пусто.
– Ну, чем займёмся? – спросила Фэйт, когда они прошли глубже. Она говорила приглушённым голосом, и Вундеру стало интересно, не чувствует ли она себя так же, как он: как будто они и впрямь не должны здесь находиться. – Разве в вашей религии не положено всё время посещать могилы и молиться за умерших?
– Наверное, – сказал Вундер и тут же вспомнил, что до сих пор видел здесь только семью Фэйт. – Но я не стану этого делать. Я не стану молиться.
– Я здесь не для того, чтобы заставлять тебя молиться, Вунди, – сказала Фэйт.
Теперь, когда они были там, Вундеру захотелось уйти. На него снова накатило то же чувство одиночества и замкнутости, которое он испытал вчера. Вокруг были сотни надгробий, каждое из которых принадлежало умершим, все они были изолированы, одиноки. Это было ужасно, практически невыносимо.
– Нас окружают мёртвые, – сказала Фэйт, словно прочтя его мысли. Она натянула капюшон.
– Это так, – подтвердил он.
– Самое странное, – добавила девочка, – что когда я увидела тебя на похоронах, то подумала, что почти у каждого, кто погребён здесь, есть семья в городе. Почти каждая семья в городе кого-то потеряла.
Вундеру раньше не приходило это в голову. Гибель сестры казалась ему чем-то личным, чем-то, что касалось только его. Но Фэйт была права. Не только он испытывал подобное одиночество. Все в Бранч-Хилле – все в мире – испытывали его. Или однажды испытают.
Он вспомнил, что мама однажды сказала, когда рассказывала историю его рождения.
«Знаешь, – сказала она, – твое рождение полностью изменило мою жизнь. Не сам процесс твоего рождения – это было ужасно. Но когда я взяла тебя на руки после, мое сердце наполнилось такой любовью: это было такое всеобъемлющее, такое чудесное чувство, что я с трудом могла дышать. И мне казалось таким странным и таким замечательным, что столько матерей по всему миру – столько матерей в истории… миллиарды матерей! – чувствовали то же самое».
Вундеру казалось, что он испытывал похожее чувство, когда делал записи в Чудесах. Как будто что-то соединяло его душу с душами других людей, связывало его с ними и их друг с другом, и всех их – с загадками и любовью, окружающей их.
И если бы этим всё и заканчивалось, думал Вундер, тогда мир был бы поистине чудесным местом: все были бы связаны одним и тем же внушающим благоговение чувством.
Но была ещё и смерть. Она меняла жизнь, заглушала все другие чувства, была невозможно ужасной. В мире существовали миллионы и миллионы чудес, которые просто не произошли.
Теперь они были у подножия холма. Именно там он вчера выронил Чудеса. Но дневника нигде не было видно.
Он топтался на одном месте, осматриваясь, когда Фэйт прервала его поиски.
– Что это там? – Она показала на голый холм Бранч-Хилл. Её мантия взметнулась от ветра, отчего она стала похожа на огромную птицу. – Могила? Раньше её там не было.
На вершине холма что-то сверкало, блестело… Вундер раньше этого не видел.
– Это не может быть могила, – сказал он ей. – Наверху нет могил.
Фэйт не ответила. Она уже зашагала вверх по холму, и Вундер пошёл за ней, стараясь не думать о потерянном дневнике и силясь унять эту ужасную тяжесть в желудке от осознания того, что он пропал, по-настоящему пропал.
Они забирались на холм: Вундер чуть позади, но он догонял Фэйт, так как шла она медленно. Почти добравшись до вершины, мальчик увидел, что это поблёскивал камень, похожий на надгробный, с серебристой надписью и выгравированным цветочным узором по углам.
– Тот самый стих! – Фэйт подошла к камню. – «Сейчас я расскажу вам о чуде, – прочла она вслух. – Не все мы умрём, но все изменимся. Так давайте же изменимся вместе. С большой любовью, Милагрос».
Вундер резко остановился. Он посмотрел на Фэйт, раскрыв рот. А затем, раскрыв рот, посмотрел на камень.
Солнце прожектором светило на камень, и буквы горели, будто раскалённые добела. Слова были прямо перед ним.
– Вунди. Что случилось?
Фэйт подошла к нему. Она вцепилась ему в руку и заглянула ему в глаза.