— Мне?! — не поверил Стас.
— Да, и при этом добавил: «Это его укрепит и поможет!»
Владимир Всеволодович протянул коробочку Стасу и предупредил:
— Держать ее надо в святом уголке. Сам мощевик надевать только в дорогу и в случае опасности или сильных искушений. Ну и, разумеется, жить чисто, безгрешно. А если вдруг сделал что не так, согрешил, то безотлагательно — каяться! И скорее на исповедь в церковь! Святые очень внимательно следят за каждой частицей своих мощей. И очень помогают тем, кто с благоговением относится к ним…
— И вам не жалко отдавать… это сокровище?! — только и смог пролепетать Стас, не отводя загоревшихся глаз от коробочки.
— Жалко, не жалко, но раз отец Тихон сказал… Точнее, велел! — Владимир Всеволодович сам надел на него крест-мощевик и улыбнулся: — К тому же, я верю в древнюю восточную мудрость, облеченную поэтом в словесную формулу: «Что ты спрятал, то пропало, что ты отдал, то — твое!» Ну, а теперь можешь идти!
Забыв на радостях про лифт, Стас сбежал по ступенькам с восьмого этажа на первый и выскочил на улицу в полной уверенности, что теперь-то у него наверняка все получится в самом лучшем виде!
Еще бы!
Такая благодатная помощь!
Самого апостола…
«Постой-постой — помощь… апостола… — даже приостановился он. — Так вот о ком надо писать! Или хотя бы пока обдумывать то, что когда-нибудь да будет написано по-человечески!»
Стас даже засмеялся от такого удивительного открытия.
Пусть он не знает, мощи какого именно апостола находятся в кресте на его груди. Так это, как ни странно, даже лучше. Конечно, он будет строжайше соблюдать сделанное задолго до него очевидцами и святыми людьми жизнеописание апостолов. Но все равно — писать художественную книгу (а он хотел написать именно роман, чтобы читатели на доступном, понятном для них языке получили возможность узнать о самом Главном в жизни!) с участием в ней апостола — это такая величайшая ответственность! А так можно сделать собирательный образ! Ну, разве что, может, вспомнив слова Владимира Всеволодовича, подумал Стас — на основе Андрея Первозванного…
Он шел по тротуару, ехал на троллейбусе, мчался в метро…
Прохожие, попутчики невольно обращали внимание на высокого, красивого молодого человека с задумчивым лицом и даже не представляли, насколько далеко он был сейчас в своих мыслях от них, от Москвы и вообще от родного и близкого им двадцать первого века…
2
Беглец воспаленным взором обвел склонившиеся над ним лица.
…Стояла ветреная, дождливая майская ночь 59-го года — самое удобное время для темных дел и, наоборот, побегов от них, которыми был так богат этот год, как, впрочем, и весь первый век первого тысячелетия нашей эры.
Небо было укутано аспидно-черной пеленой туч, сквозь которую отчаянно рвалась на волю круглая, как истертый мельничный жернов, луна. Когда ей удавалось сделать это, можно было различить очертания утеса над морем и силуэт одномачтового парусника, матросы которого, воровато оглядываясь, спешно сгружали в лодки мешки и бочонки.
— Быстрее! Быстрее! — торопили они.
— Не гоните, сами торопимся! — огрызались на лодках.
— Трезубец Посейдона вам в глотку! Куда товар положили?
— Не тебе же на голову!
— Ты как разговариваешь с капитаном?!
— Ай!..
— Марш в воду за мешком! И без него не выныривай!
— Скорее, скорее!..
— Всё, последняя лодка!
Опасная работа подходила к концу, когда на берегу послышалось хриплое дыхание бегущего человека, топот копыт и крики настигающих его людей.
Луна на мгновение выхватила из темноты бегущего сквозь заросли кустарника мужчину в рваном хитоне. Погони еще не было видно, но чувствовалось, что она вот-вот настигнет беглеца.
Снова наступила темнота. Затем луна опять вырвалась из плена и, заливая расплавленным серебром округу, сняла завесу ночи с парусника, с заметавшегося на краю утеса мужчины и вылетевших из-за деревьев всадников. Их было двое, судя по одежде и небольшим крепким лошадям — скифы. Один с острой седой бородой, другой помоложе.