— Долго голодать нельзя, особенно на холоде, не пить тем более.
Протянуть воду назад Насыр не успел. Опять заныло в затылке и онемели пальцы, в ушах загудело, и все вокруг стало непонятным и неправильным. Он уронил бутылку в держатель, вцепился в руль, вильнул, отскакивая от обочины, тут же аккуратно, чтобы не занесло, затормозил, остановился и вгляделся в зеркало. Уже не обращая внимания на заднее сиденье, Насыр врубил аварийку и дал задний ход.
За снежным бруствером обочины барахталось что-то похожее на крупную собаку или поддельного медведя. Вернее, человека в ростовом костюме медведя.
Насыр остановился, чуть не доезжая, и выскочил из машины.
Не было никакого ростового костюма, но человек был. Женщина в просторной бежевой куртке, распахнутые полы которой и сбивали с толку, как и заснеженные уже волосы, болтавшиеся не в такт ветру.
Женщина пыталась выбраться на дорогу через снежный вал, отделявший асфальт от заснеженного поля. Ни перелезть поверху, ни пробиться насквозь сил у нее не хватило. Она тыкалась в снежные комья головой и плечами, застывала и тыкалась снова, оставляя темные пятна.
Что за женский день сегодня, подумал Насыр с отчаянием. И почему с каждой женщиной всё хуже и страшнее? Наверное, так в жизни устроено. Но почему именно сегодня все это началось — вместо салатов и плова в семейном кругу?
Он прыгнул на бруствер и ухватил женщину под мышки. Женщина немедленно обмякла, став неподъемной. Насыр напрягся было, стараясь не обращать внимания на слишком сильный и сладкий запах духов, но тут же одумался. Дерганья и перетаскивания могут разодрать что-нибудь надорванное или еще как-то повредить. Он осторожно разжал руки, так, чтобы женщина не уткнулась носом, вернулся, не чувствуя снега в ботинках, к машине, сдал еще и, покряхтывая, загрузил женщину на переднее сиденье.
Насыр выпрямился, подождал, пока из глаз уйдет белесая пелена, и осмотрелся.
Фиолетовая корма торчала из снежного поля в полусотне метров. Кривой след, продранный спорткаром, уже затягивало пушистым слоем, как грядку укрывным текстилем.
Насыр сел за руль, подъехал к точке, в которой жирный и кривой тормозной след нырял в помятый бруствер, выскочил из машины и побрел как мог быстро по небрежно взрытой полосе, увязая сперва по колено, потом по бедро.
Водитель спорткара, насколько понял Насыр, впрямь попытался пройти повороты на полной скорости. Это было опасной ошибкой. Еще сильнее водитель ошибся, дав по тормозам, причем дважды. Сперва, когда машину занесло — и в результате спорткар, потеряв управляемость, пошел юзом. Второй удар по тормозам заставил спорткар, подпрыгнув, улететь с трассы в заснеженное поле. И это тоже можно было бы пережить — кабы снег не скрывал то ли валун, то ли прикопанный бетонный блок, в который спорткар и врубился на полном ходу.
В этом водитель был, конечно, уже не виноват. Но кучка мелких оплошностей и ошибок часто складывается в беду, которая сжирает и совсем непричастных.
Насыр не стал изучать препятствие, остановившее спорткар со смертельной бесцеремонностью. Он сразу прогреб к водительской двери и заглянул, смахнув снежинки, через стекло, нижняя рамка которого застыла вровень с уровнем сугроба, — спорткар засел с сильным креном на нос и левый борт.
Стекло было как экран древнего телевизора с издыхающей лучевой трубкой: трудно понять, что он показывает, а что отражает. В салоне темно, вокруг смеркается, к тому же мешают отражения снежного поля и собственных плеч, а еще сильнее — белесая пелена утомления, снова растянувшаяся вдоль глаз. Насыр нашарил и рванул ручку двери — та не шелохнулась, — проморгался и снова прильнул к стеклу.
За стеклом светлые, темные и совсем черные пятна и полосы шевельнулись, сложившись в четкую картинку. Матовый чехол, растянутый поверх руля и приборной доски, был подушкой безопасности, поблескивающая округлость на ней — бритым виском водителя, неловко уткнувшегося в подушку свернутым носом и правой скулой, а лениво шевелящиеся змейки на округлости — струйками крови.
— Э, брат, ты жив?! — заорал Насыр, стуча в стекло.
Подушка, висок и краешек век в тени еле заметной глазницы, кажется, затрепетали — возможно, от стука. И что-то шевельнулось в глубине салона.
Насыр вгляделся и вроде бы разглядел еще одно лицо, странно знакомое, похожее на след снежков в темном холодном углу.
Оно слегка качнулось, вроде как кивая, и голова водителя тоже слегка качнулась, будто соглашаясь, и тут же шевельнулись плохо различимые плечи и шея, обмякая, а кожа на лбу и скуле будто обвисла, а под глазом, наоборот, чуть втянулась и пожухла, как лепестки сорванной позавчера ромашки.