Правда, Колчак еще чувствовал себя сильным, располагал резервами, но, когда красные подошли к Уфе, он стал ловить себя на том, что все чаще и чаще начинает думать о бегстве. Куда? Был только один путь: через Монголию — в Китай, а оттуда в Японию, в Англию…
Путь в Монголию лежал через Урянхай, или Туву. Этот край был свободен от красных партизан. Колчак срочной телеграммой вызвал в Омск комиссара по делам Урянхайского края Турчанинова и главу тувинского духовенства Лопсана Чамзу.
…Они сидели в салон-вагоне и вели неторопливый разговор. Лопсан Чамза был в желтом чесучовом халате, беспрестанно перебирал янтарные четки. Неподвижный, грузный, с бритой головой, редкими свисающими усами и широким тяжелым лицом, он напоминал изваяние в буддийском капище. Турчанинов вел себя с ним внешне почтительно — в Урянхае, комиссаром которого значился Турчанинов, Лопсан Чамза пользовался почти неограниченной властью, и с этим приходилось считаться.
В салон вошел адъютант Турчанинова корнет Шмаков. Лихо щелкнув каблуками, он протянул комиссару пакет:
— Очередной бюллетень, ваше превосходительство.
— Благодарю. Можете остаться здесь, корнет.
Бегло просмотрев бюллетень, Турчанинов помрачнел.
— Хорошие ли новости у верховного правителя России? — спросил Лопсан Чамза.
— Обстоятельства несколько изменились, — глухо отозвался Турчанинов. — Возможно, мы не застанем Колчака в Омске.
— Ты говорил: Колчак ждет.
— Можете не сомневаться, владыка: вашу делегацию и вас лично ждет великий почет.
Лопсан Чамза швырнул четки на стол, протянул руку с короткими негибкими пальцами.
— Почет? Зачем мне твой почет? Урянхи, ядараан, кулугур, нищие сволочи поднимаются против князей и богатых, Русские подхребетинский отряд собрали. Советы делать хотят. Как в прошлом году. Что будет с моими стадами и землями? Три тысячи войск давай — вот что я хотел сказать Колчаку. Даст?
— Даст.
Лопсан успокоился. Взял четки и стал шептать молитву: «Ом мани пад мехум». Затем набил табаком длинную трубку с металлической чашечкой и закурил. Неожиданно он сказал:
— Ты хитрый, комиссар Турчанинов. Я и без твоей бумажки знаю, какие новости у Колчака: плохие новости. Красные Урал берут, белые в Сибирь бегут. Вот какие новости.
Турчанинов взглянул на него с изумлением.
— Ты, комиссар Турчанинов, Урянхаем правишь, А думаешь так: в Урянхае русских казаков мало, а китайских солдат много. Если у Колчака дела будут плохи, не перебегут ли ноены и Лопсан Чамза к Ян Шичао, не продадут ли Урянхай китайцам? Есть такие ноены: Ажикай, Буян-Бодорху. Глупые люди. Не понимают: водить дружбу с Ян Шичао, японским слугой, все равно что на шею собаки мясо вешать…
Он умолк. Тяжело задумался. Потом торжественно произнес:
— Я знаю мудрое слово: протекторат! Протекторат — значит закон. Плохой закон, хороший закон — все равно закон. У Ян Шичао нет закона управлять урянхами. Лопсан Чамза служит закону. Он служит белому правителю.
Турчанинов скривил в усмешке рот.
— Белое дерево белого царя крепко вросло своими корнями в урянхайскую землю, — сказал он. — Если нужно, Колчак даст десять тысяч войск…
У окна вагона сидела пятнадцатилетняя племянница Лопсана Чамзы — Албанчи. На диване рядом с ней примостился корнет Шмаков. Он протянул девочке плитку шоколада.
— Бери. Последняя. Скоро Омск. Вот и путешествию конец, прекрасная Албанчи. У тебя будет что рассказать твоему жениху, когда вернешься домой. Есть у тебя жених?
Девочка смущенно молчала.
— Ну, ну, мы с тобой друзья, не правда ли? Как его зовут? Кто он?
— Зовут Кайгал. Он разбойник.
— Разбойник?
Корнет был озадачен.
— Так называет его дядя Лопсан. Кайгал против богатых и против казаков.
— Мятежник, значит. А где он сейчас?
— Прячется с товарищами в горах.
— И ты знаешь где?
— Нет, не знаю.
— Ро-ман-тично… И все-таки ты должна знать.
— Нет, я не знаю… Он как ветер: на одном месте не сидит.
— Ну, хорошо. Если тебе нравятся разбойники и бедные, то я в некотором роде тоже разбойник, белобандит. Так, во всяком случае, нас окрестили красные.
Албанчи рассмеялась.
— Я самый бедный, Албанчи. Были скаковые конюшни, много скота. Как у твоего дяди Лопсана. Был Петербург, балет «Сильфиды», Нижинский. Все полетело к черту! Знаешь, о чем я мечтаю? Юрта в горах, холодный кумыс в турсуке, а рядом — такая жена, как ты, Албанчи. Раствориться в неизвестности…