Петька криво улыбнулся, полюбовавшись теперь уже собственным оскалом в лезвии, — и скорее спрятал нож за сапог. Поднялся, потянулся с хрустом и вышел из-за пустого стола. Пересек «Сибирь», полнящуюся сытым храпом: почти все, кто тут праздновал, тут же и уснули. Перешагнул пять-десять пьяных тел, свистнул с одного гранатовый перстенек: все равно видно, что краденый, а вор у вора не ворует — заимствует. Вывалился на улицу, вдохнул благодушный морозный смех, потянулся еще раз. Развернулся на пятках — и задумчиво посмотрел в сторону выхода с Солянки.
Полинка, плача в последний раз, пробормотала в горячке: «На каждый праздник он у нас! Себе устраивает праздник, себе!» И когда Петька понял, а вернее, подглядел в окошко, в чем праздник состоит, да еще узнал гостя, он долго даже и не верил. Ну да, творятся на Хитровке разные дела. Но чтоб такие — да в самом приличном доме? Но дела все творились и творились. Полинка все таяла и таяла. А Илюша… Садился с ним порой Петька рядом, вроде как поиграть во что или, например, шулерству поучить — но видел странное: будто нависала над мальчиком тварь какая-то, черная, липкая, смердящая гнилой козлиной шкурой, не бес ли какой? Илюша мучителя не замечал, улыбался заискивающе — очень он Петькой восхищался — и спрашивал: «Чего ты грустный, заболел?» И приходилось, сглатывая, промаргиваться и тянуть губы в стороны: «Заболел-заболел, поправлюсь».
Сегодня Рождество. Большой праздник. Значит, скорее всего, опять придет видный бородатый господин, которому когда-то — лет десять назад — Петьку пытались пристроить, потому что один таборный ребенок у него уже жил. Не получилось, побрезговал барин. И за это тоже, видно, надо целовать Богу пятки, вдвое усерднее.
Может, сегодня и придет благодетель, надеясь всех застать дома; придет с какой-нибудь подкупной мерзостью вроде пачки денежных билетов, кулька конфет или даже жирной праздничной птицы под мышкой. Кого выберет? Индюка, утку, гуся? Да уж наверное, гуся, сам хорош гусь. Да еще потрошеного, разумеется.
Потрошеного… А живет господин где-то в раскормленных местах далеко отсюда, близ Петровки. Значит, можно даже и понять, откуда ждать, у какой подворотни встретить, где завязать любезнейшую беседу. Встанет ведь, точно встанет под взглядом; на людей черные, леденящие Петькины взгляды всегда работали не хуже, чем на самых норовистых лошадей. Что ж. Вот и побеседуют. Как не пожелать щедрому барину веселого Рождества?
Петька улыбнулся и, насвистывая, побрел в сторону Солянки — к Спасоглинищевскому переулку.
Наточенный нож спокойно ждал своей минуты за голенищем сапога.