— Как и предупреждали вчера поздно вечером в своем заявлении члены объединений ветеранов, они собрались сегодня здесь, в Сплите, в девять часов утра перед отделением полиции, чтобы выразить протест в связи с задержанием Миле Скрачича, инвалида и многократно награжденного добровольца Отечественной войны, — начал телерепортер, стоя спиной к демонстрантам. — Напомним, что Скрачич был задержан с целью информационной беседы по поводу подозрения в причастности ко вчерашнему дерзкому нападению до сих пор неустановленного числа замаскированных мужчин во время венчания начальника полиции Горана Капулицы. Напавшие вооруженные лица похитили невесту Капулицы. Скрачич подозревается в том, что помогал им сбежать. Но как мы узнали из наших источников, близких к полицейским кругам, силы защиты правопорядка и закона не располагают ни одним достаточно убедительным доказательством вины сержанта. Такого же мнения и представители объединений ветеранов, которые заявляют, что мы в очередной раз столкнулись с предательской политикой принижения…
И тут телевещание полностью заглушили выкрики из толпы и аплодисменты.
— Миле! Миле! Миле! — восхищенно скандировали протестующие, потому что в этот момент несправедливо обвиненный ветеран, растрепанный и изможденный, но улыбающийся, появился в дверях полицейского участка. Две монахини со свечами принялись осенять себя крестным знамением, благодаря небеса за счастливый исход, а сержант, перед входом подняв руки, триумфально шлепал ладонью о ладони мужчин в тренировочных костюмах.
— Уважаемые телезрители, как вы можете видеть за моей спиной, сержант Скрачич только что отпущен из участка! — возбужденно вещал репортер, стараясь перекричать толпу. — Попытаемся пробиться к нему и узнать, что он может сказать об этой истории… Господин Скрачич, — обратился к взводному журналист, — силы полиции почти двадцать четыре часа продержали вас на допросе. Общественность задает вопрос: почему?
— Так это и я у себя спрашиваю, — ответил Миле разгневанно. — Сказать могу только одно: уходя на войну осенью девяносто первого, я не мог даже и представить, что государство, за которое я сражался и был ранен, однажды станет преследовать меня, будто я ему лютый враг. Меня арестовали ни за что в ходе грязной кампании, цель которой — демонизировать святую жертву всех нас, тех, кто встал на защиту своей родины. К счастью, рядом со мной были мои верные боевые товарищи…
— Миле! Миле! Миле! — снова начали скандировать собравшиеся.
— …Мои верные боевые товарищи, люди, с которыми я на передовой делил и добро, и зло, — продолжал сержант, — и они восстали против несправедливости по отношению ко мне. И сказать я могу только одно: спасибо им!
— И все-таки я должен вас спросить. Невеста начальника полиции Капулицы исчезла, а вы решительно отвергаете обвинения, что имеете к этому какое-то отношение?
— Именно так, — сказал Миле. — И я повторял это все время, покуда они меня держали. Я не знаю, почему меня связывают с этим гнусным актом, и, надо сказать, меня оскорбляет, когда я такое слышу. Если позволите, в связи с этим я хотел бы сказать только одно.
— Прошу вас.
— Будь я девушкой Горана Капулицы, я бы тоже от него сбежал.
— Господин Скрачич, большое вам спасибо.
— Спасибо и вам.
Стараясь не привлекать к себе внимания, близнецы в стороне переждали, пока сержант обнимется со всеми друзьями, поблагодарит священника и монашек, пожмет руки представителям политических партий. И только когда народ перед полицейским участком почти разошелся, а сержант направился к своему мотоциклу на полицейской парковке, они осмелились подойти к нему.
— Алло, Миле! — вполголоса окликнул его Звонимир.
Миле вздрогнул и пристально посмотрел на него.
— Все в порядке, мы свои, — успокоил его Звоне. — Мы братья Крешо Поскока.
— Кого?
— Крешимира Поскока.
— Я, парень, не знаю ни о ком это ты говоришь, ни что тебе от меня надо, — резко ответил сержант, усаживаясь на свой черный БМВ.
— Крешо Поскок, вы вместе служили, в одной части, — сказал Бранимир.
— Может быть, не помню. Через нашу часть много народу прошло, — ответил Скрачич равнодушно и движением ноги завел мотор.
— Крешо нам рассказывал про тебя, когда приезжал на побывку. Мы тогда были еще детьми и не могли дождаться его появления, чтобы услышать, как там дела. Мы всех вас, из вашей части, знаем от него. Мы ему обычно чистили автомат, а он нам рассказывал. У него был румынский калашников и пистолет, чешский, «Чешска зброевка», девять миллиметров, а еще он всегда носил с собой две ручные гранаты, «кашикары».