— Сегодня Ловорке не хотелось долго возиться с едой, — объяснил он в среду, подтягивая пояс на брюках. — Она просто сделала фаршированные баклажаны, бараньи отбивные с жареной картошкой и штрудель с вишней. А чем угощались вы?
— Мамалыгой с карамелью.
— Вот это да! Йозо неплохо вас кормит, — отреагировал Крешимир.
— Я и понятия не имел, что говяжий язык с каперсами такая вкусная штука, — тихонько икнув, констатировал он в четверг. — А что было у вас?
— Мамалыга с арахисом.
— Ух ты! — восхитился Крешо.
— Сегодня пост, так что обед у нас был скромный, — печально сообщил он в пятницу. — Зеленые макароны с креветками, а потом сибас в соли, вареный мангольд с оливковым маслом и карамельный пудинг. А у вас было что-нибудь посерьезнее?
— Мамалыга, — прошептал оголодавший Звонимир.
— А с чем? — спросил Крешо.
— Ни с чем, — ответил Домагой и расплакался.
Как-то утром Домагой и два пленника окапывали деревья в саду, а Ловорка на другом краю ущелья развешивала на веревке выстиранные простыни. Ненад вдруг замер и, облокотясь на мотыгу, задумчиво уставился на женщину.
— Копай, дурак, — шепнул ему Ратко. — А то заметят, что стоишь без дела.
— Мне кое-что пришло в голову, — тихо сказал Ненад и кивнул в сторону Домагоя. — Можешь отвлечь его на пять минут?
— О чем это вы там шепчетесь? — прикрикнул на них Домагой.
— Ничего особенного, хозяин, — безропотно ответил Ратко. — Ненад спросил, действительно ли сегодня воскресенье.
— А какое ему дело, воскресенье или не воскресенье? Неужто он на мессу собрался? — Младший Поскок улыбнулся, довольный своей шуткой. Ему действительно редко удавалось быть остроумным, высокомерно ироничным, вроде отца и старших братьев. И это была не единственная черта, которой, как он чувствовал, ему не хватало. Сколько бы он ни пытался стать таким, каким с давних времен были мужчины его племени, — строгим, мрачным, твердым, беспричинно грубым и жестоким, — Домагою это не удавалось, он раскисал, что-то всегда трогало его сердце, на глазах выступали слезы. Он не умел ни обругать, ни ударить первым, а если, бывало, кто-нибудь его побьет, братья всегда за него мстили. Кроме того, он скрывал, что боится оружия. Впадал в ступор, если что-то в его руках стреляло, и потом еще долго дрожал, а если во что-нибудь и попадал, как тогда, когда он случайно убил зайца, его охватывало чувство страшной вины и отвращения к самому себе. Крешимир, Бранимир и Звонимир чувствовали, как брат страдает, и старались защитить его, но вот Йозо был беспощаден. Крешо, который особенно внимательно следил, чтобы братишку никто не обижал, не раз схватывался с папой, когда тот впадал в ярость из-за мягкотелости младшего сына.
Домагой знал, что он безнадежен, и ненавидел себя за это. Вот и теперь, в саду, удовольствие оттого, что он шуткой заставил пленника замолчать, быстро прошло, и он засомневался, не слишком ли был снисходителен. В присутствии братьев, уж не говоря об отце, пленники не решились бы болтать и отлынивать от работы, на них бы накричали, отругали бы их, пригрозили, а то бы и ударили, но с ним они вели себя как угодно, не боясь наказания, потому что видели, какой он слабак и ничтожество.
— У нас в детском доме было большое поле, — неожиданно подал голос стоявший за спиной Домагоя младший и более худой инкассатор. — Как отсюда и до самого дна ущелья, а может, и дальше, и что там только не росло: картошка, огурцы, перец, помидоры, кабачки, баклажаны, мангольд, лук, кудрявая капуста, морковь… У нас хватало овощей на весь год, а какую-то часть мы еще и продавали. И всем этим руководил один воспитатель, Любо, а я был его главным помощником. Он утром придет в нашу комнату и уже в дверях зовет меня: «Малой, идем, на нашу картошку колорадский жук напал». Он меня очень любил. Даже хотел усыновить, взять к себе домой, чтобы я был совсем как его сын, только жена ему не позволила. А эта жена была алкоголичкой. Бедный наш воспитатель Любо здорово с ней настрадался, — рассказывал Ратко, измельчая мотыгой комок земли, и Домагой слушал его с интересом, пока вдруг не подумал, что опять поступает неправильно, что пленник его заболтал, чтобы он забыл о своих обязанностях.
— Что за херню ты тут несешь! — прервал он его злобно и, резко выпрямившись, шагнул прямо на грядку с перцем.
— Ну не знаю… — смутился Ратко. — Мы тут работаем вместе и… Просто как-то так получилось.
— Получилось? — повторил Домагой, и инкассатор смущенно опустил голову. — Слушай, педрила, не доводи меня, а то я этой мотыгой снесу тебе башку! Чтобы я больше ни слова не слышал!