Ратко покорно кивнул, и неожиданно, к большому удивлению Домагоя, его плечи затряслись и он заплакал.
Пленник стоял среди перца, хлюпал носом, испачканными в земле руками размазывал слезы по щекам и извинялся. Говорил, что ему очень жалко, что он любил воспитателя Любо и что его всегда пронимает, когда он вспоминает о нем. Ну почему же люди такие, говорил Ратко, ведь он ничего плохого не думал, почему Домагой назвал его педрилой? Некрасиво так называть человека…
Домагою вдруг стало тяжело. Было жалко, что он обидел парня, он готов был обнять его и объяснить, что не имел в виду ничего плохого. «Какая же я скотина», — думал Домагой, не замечая, что второй пленный исчез.
Пока Ратко разговаривал с охранником, Ненад прокрался через весь сад и огород, ловко перепрыгнул через два невысоких, сложенных из камней забора, пригибаясь, добежал до Ловоркиной сушилки для белья и украл мокрую простыню, а заодно прихватил и топор с пня, на котором Йозо на днях заострял колышки для растений.
Недели через две, после обеда, собирая со стола грязную посуду, Ловорка вдруг спохватилась.
— А что это происходит с нашими простынями? — сказала она недовольным тоном. — Развешиваю их сушиться, а прихожу снимать — нахожу на одну меньше. Сперва исчезла желтая со светло-синими цветочками, а потом, вчера к вечеру, еще одна, розовая в белый горошек.
Крешимир не знал ответа на эту загадку, да по правде сказать, и думал о ней недолго. Пожал плечами и взял пластмассовую миску с остатками еды, чтобы угостить собак. Пошел через двор и столкнулся с Бранимиром. Если бы он попытался вспомнить, понял бы, что последние несколько дней постоянно сталкивается после обеда или с ним, или со Звоно. Однако ему не пришло в голову проанализировать и эту странность.
— Эгей, Крешо, — позвал его Бране, — куда направляешься?
— Да вот мы только что пообедали, осталось немного утки с дикими апельсинами, — сказал Крешо. — Иду угостить собак. Я бы мог и сам съесть за ужином, но Ловорка говорит: «Не надо, брось, на ужин я сделаю пирог со шпинатом».
— Утка с дикими апельсинами, — повторил Бранимир, скривившись от отвращения.
— Не поверишь, очень вкусно, если попробовать.
— Ну ладно, хорошо, как скажешь, — согласился Бране, хотя было видно, что он вовсе не поверил старшему брату. — Давай сюда, я отнесу, чего тебе ноги топтать.
— Да не стоит, мне не трудно.
— Ладно, ладно, давай, я как раз иду в ту сторону, — настаивал Бранимир, ухватившись за край миски. — Посмотрю, что скажут псы насчет этой вашей херни. Сто процентов, что даже и не посмотрят, когда им это предложу.
— Только не забудь нам миску вернуть, — согласился Крешо.
Бранимир сделал вид, что направляется к собакам, а сам, едва убедившись, что Крешимир зашел к себе в дом, побежал в другую сторону, за гараж, где, скрючившись в пыльном углу тракторного прицепа, его ждал Звонимир.
— Что сегодня? — спросил Звоне.
— Утка с дикими апельсинами, — похотливо шепнул Бране.
— О-о-о! — сладострастно вздохнул Звоне.
Присев над миской на корточки, они жадно хватали остатки мяса и обгладывали кости. Звоне вцепился в кусок спинки и крылышко, а Бранимиру досталось немного грудки, шея и немного мяса на ножке.
— Одни кости нам оставили, — с горечью произнес Звоне, обсасывая копчик.
— А где картошка? — разочарованно заметил Бране. — Мать их так, всю картошку съели.
— Но вообще-то неплохо, — пробурчал Звоне. — Разве что лаврового листа маловато.
— Розмарина, — поправил его Бране.
— Думаешь?
— Розмарин бы отлично дополнил вкус. И, возможно, не помешала бы щепотка шафрана.
— Не-е-ет… Шафран бы все испортил.
— Вот бы сейчас глотнуть бочкового вина, — сказал один из едоков отбросов.
— Не знаю, — задумчиво заметил другой. — Я бы скорее взял гран-крю.
— Да чтоб ваши кости уволок дьявол, вам бы только пожрать на халяву! — с гневом и отвращением рявкнул старый Йозо, неожиданно появившийся из-за угла с черенком от лопаты в руке, а Бране и Звоне, испуганные, посрамленные, с жиром на подбородках, старались прикрыться руками, чтобы не получить по кумполу. — Скотина, от роду не жравшая! — в бешенстве продолжал колотить их папа. — Вы настоящие скоты, коль жрете отбросы! Паразиты продажные! Сволочи! Вылизываете чужие тарелки!
— Не надо, папа! Не надо, папа, мы так больше не будем никогда в жизни! — дуэтом вопили провинившиеся.
— Сукины дети! Да чтоб вас разорвало, чтоб вы сдохли, дай боже. Вот смотрю я на вас каждый день, как вы тут, спрятавшись, как крысы, глодаете кости, и думаю, неужто это мои дети? Неужто это мои сыновья? Неужели я их так воспитал? Где ваша честь, где достоинство, говнюки поганые! Неужели эта корова вас так околдовала, что вы за ней объедки подбираете?! Позор! Стыд и срам!