— Тебя я при случае задушу!
— Каждый делает, что может, — ответил Роллинг.
Станислаус стоял за кулисами — его чуть-чуть знобило — и ждал своего выхода. Сильно захмелевшие офицеры снова заняли места. Теперь и солдаты больше не сидели, вытянувшись в струнку. Они начали отпускать грубые шуточки, заигрывать с дамами.
Пауль Пальм объявил номер Станислауса — на сей раз не стихами. Он не нашел рифмы к слову «гипноз». Станислаус, по словам Пальма, был опытный маг и чародей, повелевавший тайными силами. Бывалый Станислаус вышел на сцену с видом утопающего, над которым еще секунда — и сомкнутся волны. Он был в форме кавалериста, а на голове возвышалась чалма из простыни. Чалма была слишком велика, но ее поддерживали оттопыренные уши Станислауса. Опытный маг был белее булочника и мало походил на таинственного человека, украшавшего обложку книжонки о гипнозе, которой когда-то владел Станислаус. Он стоял на подмостках, выпучив глаза, заглатывая слюну, и его кадык непрерывно двигался вверх и вниз над воротником мундира. Сейчас, казалось ему, зал дрогнет от хохота. Однако никто не смеялся. Жена ротмистра-пивовара фрау Бетц, сложив рупором ладони, прошептала:
— У него глаза как у того факира, которого мы видели в Мюнхене на октябрьском празднике урожая. Помнишь, под его взглядом каменели крокодилы, а какую-то женщину он даже заставил летать по воздуху.
Ротмистр Бетц протер пенсне, впервые посмотрел на своего кавалериста Бюднера, второго повара роты, и сказал:
— Пожалуй, ты права, Резерль.
Станислаус очень тихо сказал:
— Прошу несколько человек подняться на сцену.
Поднялось семнадцать человек. Среди них Хартшлаг и Крафтчек. Богдан отсутствовал. В последнюю минуту он вспомнил о своем принципе — на военной службе нигде и никогда не выскакивать вперед.
Станислаус забыл о людях, которые сидели в зале и напряженно ждали от него действия. Он снова превратился в пытливого ученика пекаря, в Станислауса Бюднера, который, шутя и играя, собирался проникнуть в души людей. Сильно волнуясь, он сорвал с головы обременявшую его чалму из простыни и сунул ее в карман брюк.
Крафтчек в гипнотическом сне начал свое путешествие в Верхнюю Силезию, он смачно расцеловал свою Лизбет, он продавал в мелочной лавке военное мыло и бранился:
— Еще год войны, и немецким лавочникам крышка.
Станислаус разбудил Крафтчека до того, как он начал распространяться о войне и возможных последствиях.
Станислаус заставил одного кавалериста пройтись по канату, которого в действительности не было, а другого кавалериста — срывать спелые груши с вешалки. Солдаты и офицеры оживленно беседовали, прыскали, хохотали, били себя по ляжкам или старались подавить охвативший их суеверный страх. Под конец Станислаус показал свой лучший номер, для которого Роллинг придумал название «Кухня будущего». Для этой кухни Станислаусу понадобилось пять фельдфебелей. Они нехотя поднялись на сцену, и то лишь после того, как получили приказание от разошедшихся офицеров. На сцене стоял пустой стол, за ним сидел Вилли Хартшлаг, повар будущего. Станислаус усыпил пятерых фельдфебелей, и каждый из них мог заказать свое любимое блюдо. Каждый получил все, чего хотел, хотя Вилли Хартшлаг раздавал миски с водой или красной капустой. Фельдфебели руками ели селедку, а это была сырая картошка. Они снимали нитки с рулетов, и это тоже была сырая картошка; они грызли куриные ножки, обсасывали мозговую кость — и это была сырая картошка. Они смаковали супы из воловьих хвостов, заправленные яйцом, — и это была чистая вода. Роллинг стоял за кулисами и подбадривал Станислауса. Из шума и хохота, стоявшего в зале, вырвался чей-то голос:
— Со мной вы этого не проделаете. У этих фельдфебелей луженые желудки!
— У меня не луженый желудок, я голоден! — крикнул со сцены один из загипнотизированных фельдфебелей.
Новый взрыв хохота. Крикун вскочил и замахал руками. Это был командир взвода лейтенант Цертлинг из третьей роты. Станислаус поклонился и, уверенный в успехе, сказал:
— Прошу, господин лейтенант!
Молодой лейтенант испросил разрешения у ротмистра, стукнул каблуками и, гордо выпятив грудь, прошел на сцену, подобный статуе молодого всадника на какой-нибудь Зигес-аллее.[20] Станислаус попросил лейтенанта занять место среди других чавкающих гостей.