— «Если б он на родине остался…» — подпевал Август Богдан, сторож железнодорожного переезда. Он не хотел есть гуляш. — Неизвестно, что туда кладут. — Он сменял свой гуляш на французский коньяк, был уже навеселе и теперь смотрел, как уплетает Крафтчек. — Я думал, вы, католики, по пятницам поститесь.
— В войну пост отменяется, потому как иначе мы потеряем силы и достанемся врагу на съеденье.
Маршнер подмешал в красное вино немного сигаретного пепла, дал этот стакан гардеробщице и чокнулся с ней.
— «Если бы любовь всегда была нова…» — подпевал он оркестру.
Истерзанный Вейсблатт стоял у двери в офицерский зал и высматривал свою Элен. Станислаус попросил снующего взад-вперед Роллинга подольше оставлять открытой эту дверь.
— Для Вейсблатта? Нет! — сказал Роллинг, поспешая к стойке с пустыми стаканами. Загадочный Роллинг! Тогда Станислаус сам встал у двери и крепко ее держал. Теперь Вейсблатт мог заглянуть в офицерский зал. Он поднял голову и стал напряженно всматриваться. Какой-то порученец оттеснил его, но он опять стал на свое место и принялся кивать и делать знаки. Дверь вырвали из рук Станислауса. Но Вейсблатт уже ожил.
— Она опять кивнула мне. Все-таки маленький привет! — И он чокнулся со Станислаусом.
Элен сидела между адъютантом и командиром батальона. Командир батальона с трудом наскребал французские слова из своего одногодичного запаса, уснащал их множеством поклонов:
— Voulez-vous un peu… эээээ, peu sauver, madame? — Он размахивал бутылкой шампанского.
— O, non, non, non, pas sauver quelqu’un ici, — отвечала Элен, простодушно смеясь.
Адъютанта охватила ревность:
— Господин майор, мне позволено будет обратить ваше внимание на то, что французское слово «sauver» не имеет ничего общего с питьем!
Командир батальона нисколько не смутился:
— Позаботьтесь лучше о супруге ротмистра Беетца, ха-ха-ха!
Адъютант поджал губы. Супруга ротмистра Беетца толкнула мужа в бок:
— Никогда бы не подумала, что он такой, что он знается с такими низкопробными бабами, в Мюнхене на народных гуляньях такие на всех мужчин вешаются.
Ротмистр протер уголком скатерти свое пенсне, надел его, глянул на командира батальона и сказал:
— Помалкивай лучше, Резерль, мы тут не одни…
Роллинг принес новую бутылку шампанского.
Сперва он налил майору и получил замечание от адъютанта:
— Сперва наливают даме, понятно?
Роллинг схватился было за сумочку Элен — отодвинуть, чтоб не мешала. Изящные, тонкие руки Элен метнулись к сумочке. Она рывком прижала ее к себе. Роллинг получил второе замечание. Офицеру-распорядителю приказано было заменить Роллинга кем-нибудь другим.
Элен наблюдала, как препирались офицеры, мало пила, потом переложила опять сумочку с колен на стол, вскочила, сверкнув глазами на майора, и спросила по-немецки:
— Разрешите мне немного спеть?
— Браво!
Адъютант постучал по своему бокалу:
— Господа, нам хотят что-то спеть…
Офицеры с удовольствием откинулись на спинки стульев.
— Теперь эта тварь еще и петь вздумала, — сказала пивоварша. Ее супруг ротмистр на нее шикнул.
Элен теперь стояла позади офицеров. Господа свернули себе шеи. Черная Элен не смотрела ни на кого из веселящихся офицеров. Она смотрела в окно, вдаль. Казалось, она молится, очень глухо, очень тихо:
Офицер-распорядитель вышел, чтобы подыскать замену Роллингу. Дверь в зал он оставил открытой. У двери стоял Вейсблатт. Он жестом подозвал Станислауса:
— Слушай, она поет!
Элен ходила взад и вперед позади офицерского стола и самозабвенно пела для кого-то вдали:
Вернулся офицер-распорядитель и, смерив недовольным взглядом Вейсблатта со Станислаусом, плотно прикрыл дверь.
— Теперь она поет для них. Я этого не переживу, — проговорил Вейсблатт.
Станислаус подвел его к Воннигу.
— Все хорошо!
Когда Вонниг чокнулся с бледным Вейсблаттом, у того бокал выпал из рук. Раздался звон стекла. Большая люстра раскачивалась как маятник. С потолка сыпалась известка. Гипсовый ангелок слетел с карниза и разбился о стойку. Несколько человек упали, остальные бросились на пол. Кто-то рявкнул: