— Пако? Пако — это имя гуина?
— Ну да, — кивнул Зак. — С тем гуином, кстати, забавно получилось. Он сначала умер как раз перед прибытием спасателей, сородичи его труп так и бросили, а сами побежали на космолет. Так они потом его пророком сделали.
— Как пророком? — нахмурилась я.
— А так, — ответил Зак, — причислили к лику гуинских святых…
— Подожди, так к чему ты клонишь?
— А к тому, что после спасения «теленочка» я сильно добрым стал. Понравилось мне другим помогать, и с Пако сильно сдружился, с тем который нгумба, а не гуин. У вас это эмоциональной привязанностью называется. Нам, иланам, такое не свойственно. Но я поначалу даже гордился, у нас, илан, знаешь ли, мода на все человеческое.
— И что?
— А то, что так я и решил доктором стать, на обучение записался, благо есть виртуальная реальность, и для этого не пришлось никуда ехать, но сама учеба массу времени сожрала. Конечно, людей и илан лечить не такое прибыльное дело, как уран добывать, но мне нравилось, я и другие формы жизни хотел научиться исцелять…
— А голова не лопнет?
— Смотря сколько имплантов вживить, — улыбнулся своей фирменной зубастой улыбкой Зак. — Ну так вот, наткнулся я на одной планете на забавнейшую форму жизни. Представь себе маленькое пушистенькое существо с большими невинными глазками. При этом оно раненое, одинокое и напуганное. Ну как такому не помочь?
— И ты помог?
— Конечно, — кивнул Зак. — А оно потом меня чуть не сожрало, еле мы с Пако от него спаслись.
— Пришлось убить?
— Да, — вздохнул Зак и, помедлив, добавил: — Так я усвоил, что добрым быть, конечно, хорошо и приятно, но невозможно помочь абсолютно всем, а некоторых доброе отношение только портит.
4 — Вырожденцы (Михей)
Не все мы умрем, но все изменимся.
© Апостол Павел «Первое послание к Коринфянам»
Отворив скрипучую дверь, я вышел на свет Божий, а там: старые покосившиеся дома в снегу, деревья в снегу, земля в снегу, — все снегом замело и мороз пробирает. Я-то, хоть и весь покрытый шерстью, в тулупчик все равно укутался и шапку на уши натянул. И каково бесшерстным в такой мороз, даже представить боязно.
Я выставил два пустых деревянных ведра на улицу, вышел следом и осторожно затворил за собой несмазанную дверь. Ух, морозец-то нынче! И пар из ноздрей так и вырывается. Ну я ведра в руки и зашагал в сторону колодца, похрустывая снегом. Дорожку-то вроде недавно токмо расчищал, а оно же опять навалило, вон все валенки уже белые.
Раньше-то оно как было? Воду из реки носить приходилось, а теперь у нас и колодец есть — совсем разбогатели. Чай, скоро и лошадьми обзаведемся, у соседей уже вон какие ладные: шерсть до копыт, рога завитками, морды с пухлыми хоботками. Красавцы! И еще урожай в этом году богатый: фиолетовый картофель, веселящие ягоды, пупырчатые огурцы, а тыквы! Ух, какие тыквы уродились, каждая — с Любаву весом, не меньше. Мякоть изнутри выковырять, подсушить, и как бочонки применять можно. Мёд да веселящие напитки хранить.
Жалко токмо, свинка наша лохматая энтой осенью издохла, совсем уже состарилась. Она хоть и маленькая была, жене до колена еле дотягивала, но яйца откладывала добротно. А теперь свиных яиц и не отведать, да за грибами-подснежниками не сходить, их же токмо свинка унюхать может, сам-то под снегом как разберешь?
Разве что по Божьей милости удача подвернется, и случайно на грибы потрафишь. Токмо мне никогда так не везло, хоть и хожу я в лес часто, силки проверить да хрюческих тюк пострелять, коли Бог пошлет. По весне, как вылупятся поросята у соседей, надо будет себе одного взять, а то так ведь и духам леса нечего поднести. Они же, окромя свиных яиц, больше ничего и не любят. Особенно когда холодно. Зимой-то и им, небось, тяжело, не то что летом.
А вот сказывают, в те древние времена, когда еще ни меня, ни даже маменьки моей не было, Великая Зима была, а до того — Катастрофа. Каково-то оно до Катастрофы людям жилось, никто уже толком не помнит. Хотя сказывают разное. Батюшка-то наш глаголил, что в те древние времена люди во грехе закостенели, соблазнам всяким предавались, да возгордились и стали они башни до небес строить, дабы до Бога достать.
А что оно такое, башни энти, бес его ведает, я кого ни спрашивал, никто не знавал, а батюшку спросить так и постеснялся, не хотел его вдохновенную речь прерывать. В конце концов Никодим Ушастый поведал, что башня — то изба такая, фундаментом сама на земле, а крышей в небе. Тьфу, дурак, говорю, где ж энто видано, чтобы изба крышей в небе?
А он сказывает, когда-то еще и не такая черная магия землю населяла: железные птицы по небу летали, да повозки без лошадей ехали, одной только силой мысли управляемые. Токмо вот сказки все энто и глупости для детей. Мне же еще маменька наказывала: «Сумневайся во всем, сынок! Да в россказни людские с ходу не веруй!» А она-то у меня образованная была. Так что я всячески за здравомыслие да супротив суеверий и мракобесия, так Никодимушке и поведал. А он обиделся.
Но что с Ушастого взять? Он-то у нас необразованный, а я и читать, и писать умею. Да, меня маменька научила, царствие ей небесное. И храм каждое воскресенье посещаю, батюшка-то наш самый образованный в округе, интересно послушать. Вот недавно сказывал, как Бог на людей прогневался за грех изобретательства. За тот самый, который нарушение одиннадцатой заповеди. Энта зараза ведь еще со времен Перволюдей идет, когда Змий Лукавый их плодом познания соблазнил.
Сказано ведь, грешно человеку слишком много ведать да изобретательством заниматься. Из-за нарушения энтого закона Катастрофа и случилась, а после нее еще и Великая Зима, чтобы очистить землю от нечестивцев, всех энтих ученых-колдунов проклятых.
Тьма-тьмущая людей тогда погибло, а спаслись токмо самые благочестивые. Так вся черная магия была сметена силами добра с лица земли. С тех пор и завещано нам жить в мире и согласии с природой, а глупостями всякими нечестивыми навродя изобретательства не заниматься, ибо во многих премудростях многая гордыня.
Остановившись около колодца, я поставил ведра на снег и заглянул внутрь — как и думал, вода замерзла. Но то ничего, у нас для таких случаев давно уж гирька специальная длинной цепью к колодцу прикована. Ухватившись за край цепи, я потянул ее и вытащил из сугроба железный продолговатый цилиндр с набалдашниками с обеих сторон. Набалдашники-то ровненькие, словно и не выкованные, а силой неведомой из железа вырезанные.
Никодимушка-то наш Ушастый сказывал, сила человеческая не способна такое с металлом сотворить, то дело рук бесов. Тех самых, которые черной магией до Катастрофы занимались. Может, оно и так, да вот если и была в энтом старом куске железа какая злая силушка когда-то, то уж иссякла давно, ведь черная магия покинула наш мир. Так ему и поведал. А батюшка долго размышлял, вертел в руках сей кусок и не обнаружил в нем происков Змия Лукавого.
Подняв кусок железа, я с размаху бросил его об лёд и с первого раза проломил его вдребезги. После чего потянул за цепь и вытащил железо. Вот, теперь и воду набрать можно. Отцепив «злое железо», я прикрепил к цепи ведро и гирьку, после чего начал спускать все энто в колодец.
Агафья как-то сказывала, что если набрать воду в полночь полнолуния, произнести над ней колдовские слова да трижды ножом защитным знаком осенить, выпить и в лес пойти, то обязательно клад найдешь. Но токмо коли по дороге в лес ни слова не проронишь, даже кабы окликал кто. Вот токмо, когда известие сие до батюшки дошло, он больно Агафью ругал. А Лукий, муженек ее, потом еще и поколотил, чтобы неповадно было честной люд с пути истинного совращать.
Хотя Лукий часто ее колотил, особенно коли напитка из веселящих ягод отведал. Еще и поговаривал, что, если бабу не бить, у нее нутро гниет да кровоточит. У нас многие к нему прислушивались, а я вот не таков, я в Любаве своей души не чаю и не луплю ее без причины, ну, разве что за дело.